Однажды отец зашел ко мне в комнату и увидев, как я пристально вглядываюсь в окно, сказал: «Люди, которые умерли, больше никогда не возвращаются. Умирать значит никогда не возвращаться». В тот самый момент я понял значение слова «умирать». Таков был подарок на мой день рождения. Папа вышел из комнаты, забрав мои детские мечты, похитив надежду и раскрыв глаза. И тогда, сидя у окна и обливаясь слезами, содрогаясь всем телом от душевной боли и осознавая, что тетя Оля больше никогда не зайдет в наш дворик, не улыбнется мне, не обнимет, не засмеется своим звонким голосом и не погладит меня по голове, я начал ненавидеть отца за горькую истину, преподнесенную так грубо.
Я заметил, как Настя складывает руки на коленях в нерешительности что-то сделать. Такие нежные руки. Я хотел к ним прикоснуться, но боялся. Боялся, что от этого теплого, мягкого прикосновения размякну душой, и стена, сдерживающая слезы, прорвется.
К каждому ли ребенку Настя могла так проникнуться? Или выражение сочувствия – просто часть ее работы?
Меня накрыл аромат женских духов. Такой насыщенный, что легких не хватало, чтобы вместить все его нотки. Тонкие пальцы приятно перебирали волосы, они легли на мой затылок и привлекли к плечу.
Я обнял ее в ответ. Положил руки на ее неширокую спину, но рука скользнула вниз по шелковому пиджаку и опустилась на тонкую талию.
Образ строгой женщины растворялся, как и я в ее объятиях, в тепле ее хрупкого тела. И тогда я ощутил то, чего раньше не испытывал, но так желал испытать – материнскую ласку. Действительно ли это была она? Или я себе ее нафантазировал? А как иначе объяснить то, что при мысли о том, что Настя вот-вот отойдет от меня, оторвется от моего сердца и сядет обратно на стул, мне становилось так тоскливо?
Я снова слишком быстро привязываюсь к людям.
И вот тепло ее тела уже не грело меня. Она села на стул. В ее глазах не блестели слезы, как в моих, но зато в одном мы сошлись – в улыбках. Как только это произошло, новый камень лег на мое сердце. Эйфория прошла. Тревога вернулась. За мгновение родились десятки вопросов о том, что же произошло на самом деле, пока я был без сознания, и где найти ответы на них.
– Ладно, – сказала Настя, – тебе нужно отдохнуть и все обдумать. Скоро придут следователь и педагог, твой представитель. Ее зовут Елизавета.
Я схватил ее за рукав и стал нервно оглядываться в поисках телефона. Она заметила мое смятение и спросила:
– Ты что-то ищешь?
Я поднял руку и начал тыкать в ладонь, тем самым изображая…
– Телефон? Тебе нужен телефон?
Она достала из кармана брюк свой телефон, который был в три раза больше моего. Понятия не имею, как таким пользоваться. Настя протянула мне его с уже включенным экраном, на котором отображались тетрадные строчки. Это было что-то вроде блокнота, только в телефоне.
Я начал писать свое первое