– Ты бы с Аннушки пример брала, да книжку какую почитала, а то как ни хватишься тебя – все с модистками, да портнихами.
Лизонька же в ответ только хохотала:
– Папенька, Аннушка у нас умница, а я – красавица! Отдадите меня за королевича какого-нибудь заморского, чай, с ним не книжки читать будем…
И тут же карабкалась к отцу на колени, терлась розовой щечкой о камзол, гладила ручонками по лицу. Действительно, зачем такой лапочке книжки?
– Ты вот что, Лизонька… Сядь рядышком, мне тебе кое-что сказать нужно.
Елизавета откровенно зевнула. Зевала она, как котенок, открывая розовое нёбо и мелкие жемчужные зубки. И тут же ойкнула, получив от маменьки увесистый подзатыльник.
– За что?
– А чтоб мух не ловила, а слушала прилежно. Хоть за короля выходишь, хоть за пастуха – все едино: из девок бабой станешь. А это нелегко. Бабья-то доля тяжелехонька…
– Ой, не пужайте меня, маменька!
– Я тебя не пужаю, а уму-разуму учу. Чтобы муж твой к тебе на всю жизнь прилепился и на других женщин даже смотреть не хотел. Ты вот что сделай, когда вас вдвоем в спальне с Людовиком оставят…
Дальнейшее Екатерина шептала дочери на ухо, а та то краснела, то бледнела, но слушала, затаив дыхание.
– А сильно будет больно, маменька?
– Не знаю, дочка. У всех по-разному. Я так и не заметила ничего, до того воспламенилась…
– И папенька… воспламенился?
Екатерина замолчала, словно налетела на невидимую преграду. Меньше всего ей хотелось рассказывать дочери о своей бурной юности. А что сказать?
– Я твоего папеньку как увидела – так и обмерла, – нашлась она наконец. – Тогда-то я в доме светлейшего князя Меньшикова жила, экономкой. Злые языки про нас всяко трепали, только Александр Данилович ко мне как к сестре родной относился. От полона спас, из грубых рук солдатских вырвал. А потом приехал к нему царь Пётр Алексеевич… И пропала я, доченька, совсем пропала – так полюбила батюшку твоего.
– А он?
– И он меня полюбил… Я с того вечера всюду за ним – как нитка за иголкой. Только сначала он меня к своей сестрице любимой, тетушке твоей Наталье Алексеевне отвез. Сказал ей: «Вот, Натальюшка, девица Марта, графиня Скавронская. Из Лифляндии она, потому по-русски не знает. Но ты ее научи, да в веру истинную приведи, потому как полюбилась она мне».
Елизавета слушала с полуоткрытым ртом, даже дышать боялась. Впервые слышала она историю знакомства своих родителей не от придворных сплетников, а от самой матери.
– Вот и стала я русскому языку учиться, да манерам,