– Твоя правда! – расцвела Екатерина. – А Наташка пусть при Лизоньке будет, наставляет ее в тайнах женских, да манерах западных. Только как бы об этом государю сказать? Меня-то он видеть не желает…
– Устрою, все устрою. Статс-дамы-то не только будущей французской королеве нужны, но и принцессе Наталье Алексеевне. Ей по малолетству вообще строгий пригляд нужен, а Лопухин ей не чужой – дед, хоть и двоюродный…
При упоминании о старшей внучке супруга Екатерина враз поскучнела. Девочка росла замкнутой и своевольной, никакого почтения новой государыне не высказывала, немцев откровенно чуралась. И с тетушками своими, ровесницами почти, никак общего языка найти не могла. Только с Анной иной раз беседовала – обе читать любили, науками увлекались. А с Лизонькой не заладилось…
– Не пропадет, я чай, Наташка-то, – сухо ответила она. – Приданное за ней царское, хоть и не за короля замуж отдаем. Во Францию приедет, там ее пообтешут на свой манер, нечего нам голову ломать.
– Твоя воля, госпожа…
Виллим послал горячий, обожающий взгляд Екатерине, и та почувствовала приятную истому во всем теле. И то сказать: она еще в самом соку, как у русских правильно говорят: «сорок пять – баба ягодка опять». А кто эту сладость пробует? Петруша последние, почитай силы, на молдаванскую девку угробил, на жену законную – слава Всевышнему, давно уже законную! – и внимания-то не обращает.
Последний раз танцевал с ней на свадьбе у Катьки Долгорукой, что за венца Миллезимо выскочила. Веселая была свадьба, упились все до полусмерти, отца невесты от стола вынесли совсем без памяти. А братец Катькин, молодой князь Иван, все вокруг Аннушки вертелся, пока принцессы пристойно к себе не удалились. Ищет себе невесту необыкновенную, к княжне Кантемир сватался, да не вышло. И Аннушки ему не видать, как своих ушей…
– Виллим, скажи-ка мне, о чем молодой князь Долгорукий спьяну на свадьбе у сестрицы своей болтал. Я что-то не разобралась.
– Да пьяный он был, госпожа, сам не знал, что мелет.
– Русские говорят: «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке», – усмехнулась Екатерина. – Так что у князюшки на языке-то было?
– Ох, госпожа, похвалялся, будто добьется руки принцессы Анны и станет одной из самых важных персон в государстве. Что Петр Алексеевич, цесаревич-наследник, здоровьем-де слаб и умом недалек, он будет царствовать, а они с Анной – править…
Екатерина расхохоталась:
– Да где ж это видано, в России-то, чтобы баба управляла? Совсем князь Иван от пьянства да спеси ума лишился! Вот что, милый…
Словцо само сорвалось с языка и Екатерина густо покраснела. А Монс быстро опустил длинные, как у девицы, ресницы, дабы государыня не заметила, как алчно блеснули у него глаза: давеча с сестрицей Модестой шептались, что государь-то сдает, а кому после него на троне сидеть – неведомо.