И вот я уже в зале со скучающими зрителями. Знакомые и незнакомые лица, заполненные скукой. Мне необходимо развеять скуку и я начинаю сеять стихи. Эти тексты гипертрофированно восхитительны, я воспламеняюсь их слаженностью и необычностью, и зрители воспламеняются. Я читаю и замечаю, как начинает гореть человек в костюме, черный галстук в языках пламени, вспыхивает борода, огненной бабочкой бьется рот. Девушка в сереньком платьице начинает дымиться, и ткань ее наряда вдруг разъедается рыжим лишайником несмелого пламени, стразы в ее ушах становятся рубинами. Каждый человек в зале – факел! Это же люди! – охватывает меня страх.
Я продолжаю читать, и их огонь разгорается всё сильнее.
Приходит внезапное своей простотой решение: чтобы они прекратили гореть, мне надо заткнуться. Иначе, они сгорят дотла эти люди… Мои знакомые и незнакомые…
Ночь. В окно светит фонарь. В его свете четко видны кадры моего сна. Я перебираю их как игральные карты и понимаю, что в каждом человеке живет автор и этот автор боится воспламенить окружающих. Он работает над формой, видом огня и получается подделка – искусственный камин. Я видел лица этих людей, и они не боялись. Тогда зачем мне этот страх? Ведь стихия в каждом из нас. Достаточно её только выпустить. Не поленится, не моделировать… А ВЫПУСТИТЬ! Я понял свою силу.
И понял, почему поэты читают поэтам. Творец не боится страстей стихий. А все окружающие – это тот я, наполненный страхом, страхом изменений. Буйство стихии – это максимальное воздействие, перевоплощающее прежний маленький мирок, за который мы держимся всеми конечностями, пытающиеся удержать в лапках песчинку.
Я заслонил веками ночь, чтобы вынести из сна нового себя.
Размышление об устройстве ада
Чистота через день станет грязью,
Через неделю еда – гниль.
Пара лет и облупится краска.
Сотня лет сказка – быль.
Пять миллионов лет – и потухнет солнце,
Чуть раньше не станет Земли.
Тогда и предстанем все мы
перед великой силой,
что в буднях называем Бог.
И не будет чистюля чистым,
честный тоже не будет прав,
богатей будет голым,
будут все, как один, толстяк,
будут все, как один, худы,
будут все, как один, толпой,
будут все, как один, равны.
И все будут жаждать взгляда,
а ОН будет видеть всех,
но выделит взглядом того,
кто не отказывается от сотворенного зла,
кто не навязывает доброту.
И тот будет снова счастлив.
Остальные останутся без внимания —
это АД.
Точка отсчета
Я шёл по ровному полю
и напоролся на штырь,
ударился больно-больно,
лодыжку разгрыз упырь.
Здесь вроде не было строек,
и даже не шли бои,
и территорию поля,
никто никогда не делил.
Откуда здесь взялся этот
одноногий вампир?
И тут осенило поэта:
здесь начинается мир!
Здесь