Через несколько дней она смотрела вослед, как пришлый матерый зверь уходил прочь из ее урочища. Темная его спина исчезала в лесной чаще, медленно растворяясь в густой зелени светлого ерника. Она снова была сама себе хозяйка, но уже не была одна – внутри теплилась зародившаяся частичка новой жизни…
***
Закончилось жаркое густое лето, пришла яркая, богатая плодами, но так неожиданно быстро состарившаяся осень. Краток был миг буйства осенних красок. И так же, как и из века в век, осени вновь пришлось обрядиться в грязно-бурые вдовьи одежды из умирающих листьев, и горестно плакать по ушедшему лету вместе с холодными ветрами путаясь высоко в ветвях деревьев. От этих печальных песен серые мутные глаза небес рыдали непрекращающимися дождями, ветра срывали последнее разноцветье листьев и бросали в вязкую грязь под ноги вечнозеленых елей и сосен. А лесные урочища и чащобы, постепенно проваливаясь в глубокий сон, ждали румяную и злую зиму-молодуху, чтоб та завьюжила и закружила снегом и укрыла их пушистым белым покрывалом до весны.
Под толстою шубою снега, в теплом уютном логовище, уснула и Неёма. За темными занавесями век плыли зеленые пятна летних дней, и размеренное дыхание мерно поднимало грудь медведицы, когда она, свернувшись огромным бурым комком, сберегала внутри себя то, ради чего была рождена на свет.
Ночи становились все длиннее и морозней, а короткими белесыми днями за мутной пеленой вьюг и метелей иногда показывалось уставшее зимнее солнце. Полосатый слоистый сугроб, укрывавший берлогу Неёмы, хранил от морозов и ветров уснувшие до весны запахи, ощущения и мысли. Однажды эта вязкая патока сна прервалась. У медведицы родился сын, первенец, заявивший о себе еле слышным писком.
Говорят, медведица после рождения тщательно вылизывает своего медвежонка, чтобы слепить из него настоящего медведя и придать ему правильную форму. Маленький бер, только что появившийся на свет в теплой берлоге, тоже испытывал на себе окончательные муки сотворения из него будущего хозяина леса. Но, видимо, молодая мать слишком сильно старалась, в надежде, что сын станет самым лучшим и сильным, когда вырастет, поэтому мерные движения ее мягкого языка в некоторых местах сняли темную шёрстку с новорожденного тельца до розовой блестящей кожи. Но медведица, по-прежнему, продолжала вылизывать малыша дальше, пока, опомнившись, вдруг, увидела, что натворила – между ее сильных широких лап с острыми когтями лежал голый розовый пищащий комок. Шерсть, конечно, позже отросла вновь, но иногда, время от времени маленький медвежонок терял свой роскошный мех и превращался в голокожее существо, очень напоминающее тех двуногих, что жили за дальним