Граф де Кергац радостно вскрикнул.
– О, брат! – прошептал он, – наконец-то ты раскаялся.
И при этих словах он сделал знак рукой. Жанна поняла его и вышла вместе с доктором. Когда Арман остался один с виконтом Андреа, он взял его за руку и сказал:
– Мы дети одной матери, и если ты искренне раскаялся…
– Наша мать… – прервал его глухим голосом Андреа. – Я был ее палачом, – и затем добавил:
– Брат, когда я отдохну немного и когда мои распухшие ноги позволят мне продолжать мой путь, ты мне позволишь, конечно, опять идти. Кусок хлеба и стакан воды – вот все, что мне нужно. Нищему Жерому ничего больше не нужно.
– Боже! – прошептал граф де Кергац, сердце которого болезненно сжималось при виде его. – До какого ужасного, брат, ты дошел положения?
– До добровольной нищеты, – ответил ему тихо Андреа. – Раз раскаяние осенило мою душу, и я решился искупить все мои преступления.
Я не растратил те двести тысяч франков, которые получил от тебя, но положил их в нью-йоркский банк, а проценты с этого капитала поступают ежегодно в кассу для бедных и больных. Я теперь не нуждаюсь ни в чем. Я посвятил себя хождению по миру и прошению милостыни. Я ночую обыкновенно в конюшнях или просто где-нибудь около дороги. Может быть, когда-нибудь в будущем бог, которому я молюсь и день и ночь, смилуется надо мной и простит меня.
– Аминь! – прервал его граф. – Во имя великого бога, я прощаю тебя, брат!
И, обняв Андреа, он добавил:
– Мой возлюбленный брат, хочешь ли ты жить вместе со мной, не как мошенник или преступник, но как мой друг, мой равный – сын моей матери, как заблудившийся грешник, для которого, после его раскаяния, открылись объятия всех? Оставайся, брат, между мной, моей женой и ребенком ты будешь счастлив, так как ты прощен!
Через два месяца после этой сцены мы встречаемся с графом Арманом и его женой во время их разговора в маленьком кабинете их старого отеля в улице св. Екатерины в Париже. Это было в начале января, часов в десять утра.
– Мое милое дитя, – говорил граф, – я был вполне счастлив твоей любовью ко мне, но теперь я положительно счастливейший человек во всем мире с тех пор, как раскаяние моего дорогого брата возвратило нам его.
– О, – возразила Жанна, – бог велик и добр, и он настолько смилостивился над ним, что он сделался теперь человеком святой жизни.
– Бедный Андреа, – прошептал граф, – какую примерную он ведет теперь жизнь. Какое раскаяние! Моя милая Жанна, я открою тебе ужасную тайну, и ты увидишь, насколько он изменился.
– Боже! Что же это еще? – спросила она с беспокойством.
– Ты ведь знаешь, на каких условиях Андреа поселился у нас, то есть он по наружности только живет нашей жизнью, на самом же деле он занимает маленькую холодную комнатку на чердаке, проводит все свое время в посте и молитвах и не позволяет себе никогда ни малейшей прихоти, ни излишества.
– И, – добавила Жанна, – молится