Штаб полка находился в соседней деревне. До неё было километра два, и всю дорогу, не слишком внимательно слушая Берзиньша, Михаэль задавался вопросом: почему с ним должны разбираться в полку? Разве нельзя всё решить в батальоне? Какая разница – строевой или нет? Кто сейчас на это смотрит? На переднем крае пригодится любой, он же не инвалид с костылём? Да, появилась возможность оказаться немного дальше от мельницы, привычно и беспощадно перемалывающей людей, но он-то не искал, где укрыться? Это Берзиньш придумал, и что с ним случилось? Вчера был такой категоричный, а сегодня… Спросить его, что ли, с какой стати он с ним возится? Но Берзиньш опередил Михаэля.
– Испугал ты меня, – сказал батальонный комиссар, когда они добрались до штаба. – Ничего не объяснил… – Михаэль не стал напоминать, что Берзиньш сам не дал ему говорить. – Хотел тебя к хорошим ребятам пристроить, а когда увидел… Боюсь, и в полку тебе нечего делать. Переговорю сейчас с полковым комиссаром, и отправим тебя, дружок, в дивизию. Там пусть думают.
Но и в штабе дивизии, расположившемся в сельской школе, Михаэль не встретил ничего, кроме удивления. Какой-то майор, к которому в конце концов его послали, закричал:
– Да что же это за командиры такие?! Ничего решить сами не могут! Или считают, что каждым сержантом штаб дивизии обязан заниматься?! У тебя какая должность была в батальоне?
– Заместитель политрука роты.
– А, так ты политработник? – Майор только сейчас обратил внимание на нарукавные звёзды снявшего полушубок Михаэля. – Тогда иди в политотдел. Это по их части.
Но и в политотделе дивизии поспешили выразить недовольство.
– Они что, не могли тебя батальонным агитатором сделать? – сказал, выслушав Михаэля, молодой блондин политрук, имея в виду комбата и Берзиньша. – Или при штабе дело найти – ты же образованный парень? Мозгами не могут пошевелить, привыкли на других сваливать. Всё ясно. Возвращайся обратно. Хотя нет – подожди пока в соседней комнате. Доложу о тебе начальству. И не завидую я твоему комиссару: нагоняй обеспечен.
Михаэль почувствовал граничащую с равнодушием усталость. Агитатором так агитатором, в штабе так в штабе. Ему уже всё равно: как решат – так и будет. Размышляя о том о сём, Михаэль задремал и очнулся, услышав хорошо поставленный командирский голос:
– Ваша фамилия? Звание?
Михаэль увидел стоящего перед ним подполковника. Вскочив, он отрапортовал:
– Заместитель политрука Гольдштейн. Явился…
– Немецким владеете? – прервал подполковник.
– Так точно!
– Хорошо. Следуйте за мной.
«Переводчиком хотят оставить в штабе. Не самое худшее», – решил Михаэль.
Они остановились перед дверью. Михаэль не знал, что за ней находится командир дивизии.
– Вот, товарищ полковник, – сказал сопровождающий, – замполитрука Михаэль Гольдштейн. Знает немецкий. После госпиталя годен к нестроевой. Но ни в батальоне, ни в полку ему не нашли применения.
– С полком и батальоном позже разберёмся.