– Вяжи его, Данилыч! – прохрипел, задохнувшись бешенством, Петр. Алексашка, все еще удивляясь, связал Янке руки ремнем и втолкнул в одноколку. Всю дорогу Петр молчал, стиснув зубы и сжав кулаки. А как доехали до места, резко слез с экипажа и велел Алексашке:
– В амбар его до утра! – и стремительно ушел во дворец. Меньшиков поволок, упирающуюся Янку в амбар. У двери развязал ей руки и втолкнул внутрь. Запер. Потом его темная физиономия появилась в окошке.
– Ну, допрыгался, Янка? – тихо сказал он. – А я упреждал тебя. Завтра, коли не повинишься, он тебя повесит, али еще чего.
– Иди ты к черту! – сквозь зубы процедила Янка. Алексашка усмехнулся, продолжая стоять.
– Пошел отсюда! Ну! – она замахнулась на окно сумкой. Алексашка засмеялся:
– Ишь, буйный какой! Ничего, за ночь остынешь! – и ушел.
Янка уронила сумку, бросилась на солому и заплакала от бессилия и злости на себя и на Петра. Потом, немного успокоившись, она оценила свое положение, и у нее снова задрожал подбородок. Какая же я дура! Чего я ему наговорила! Потом она овладела собой: нет, я ему сказала правду. Та, с которой он связался, кинет его в один прекрасный момент. Но он не должен этого знать! Значит, придется извиниться за пигалицу. Ладно! Но за драку – никогда! Она смахнула злую слезинку, достала носовой платок, промокнула разбитую губу. В голове шумело, и Янка проглотила таблетку анальгина из аптечки. Глянула в окошко на дворец. Окно Петра все еще освещалось.
Алексашка просунул голову в комнату Петра, потом тихо вошел. Петр сидел за столом уже в исподнем и невидяще глядел на оплывающую свечу. Потом резко повернул голову и бешено взглянул на Алексашку. Тот инстинктивно попятился и сел на лавку. Петр посопел.
– Нет, за сии слова он мне спиной ответит! – зловеще сказал Петр и поглядел на притихшего Алексашку. – Батогов завтра мне сюда принесешь! Или плеть! – велел ему и посулил. – Я с него три шкуры спущу! – грохнул кулаком по столу и задул свечу. Алексашка тихо прижух на лавке и прислушивался к дыханию Петра. Тот долго ворочался, вздыхал, наконец, засопел ровно. Меньшиков тихо сполз с лавки и выскользнул на улицу. Что-то вдруг екнуло у него в сердце, стало страшно и тревожно за Янку. Он подбежал к амбару:
– Янка, ты спишь?
– Опять ты? – отозвалась она сипло.
– А ну выкладывай, почему государь на тебя в таком гневе?!
– А тебе-то что? – насмешливо спросила она.
– А то, что я его в таком гневе еще не видел! Расскажи, что случилось, я тебе помочь хочу.
– Ты серьезно? – с сомнением спросила она.
– Ей Богу! – перекрестился Алексашка.
– Ну,