Ее теплые губы шепчут мне ответ в самое ухо:
– Я видела, как ругару убил Элору.
Зубы. Ничего, кроме зубов. Зубы, прокусывающие кожу. Затем – мышцу. Потом – кость.
7
Местные жители знают эту историю, если тебе так не повезло, что ты увидел ругару, то должен держать это в тайне сто один день. Если нарушишь правило – сам станешь этим чудовищем. В общем, Ринн отсчитывала дни.
Сто один день со времени исчезновения Элоры.
Сто один день с того момента, как Ринн видела это, или думает, что видела. Если это не ее фантазии.
Я прогоняю видение и объясняю Ринн, что это неправда, что ругару не существует. Те истории не более реальны, чем ее сказки о единорогах и феях. Она смотрит на меня так, словно я ее предала, и молчит. Просто забирает банку со светлячками и направляется в сторону своего дома, шагая босиком по высокой болотной траве. Безмолвная, как привидение.
Семья Кейса и Ринн не живет на дощатом настиле, их дом стоит на узкой полоске суши ближе к протоке Лайл. Их мать Офелия – лучшая повариха по меньшей мере на сотню миль вокруг. Они чистокровные каджуны.
Во мне нет ни капли каджунской крови, но мне всегда нравилось ужинать с Кейсом и его семьей. Этуфе[16] и джамбалайя[17]. Булочки домашнего приготовления. Гигантские чугунные котлы булькающего гумбо[18], которых хватит, чтобы дважды накормить каждого в Ла-Кашетте. Набив животы, мы все выходили на парадное крыльцо, их отец играл на скрипке или гармошке, а мальчики пели. Даже Кейс.
Joie de vivre.
Радость жизни.
Вкусная еда и красивая музыка. Хорошие времена. Приятные люди.
Я чувствую стыд оттого, что испугалась Кейса. Харт не прав насчет него. Ведь Кейс – один из нас, один из Летних Детей.
Войдя в дом, я вытаскиваю из кармана сложенный рисунок Серы и засовываю его на дно выдвижного ящика с нижним бельем. Конечно, это примитивный тайник, но я слишком устала, чтобы искать какой-то другой. Меня едва хватает на то, чтобы почистить зубы и натянуть чистую футболку, а потом я заползаю под одеяло.
Моя первая ночь дома.
Лапочка опять приходит посидеть на краешке моей кровати, она чешет мне спинку и мурлычет песню. Это наш ритуал с момента моего рождения.
– Спокойной ночи. Спи крепко, не позволяй москитам кусаться, – произносит она. – Люблю тебя, Сахарная Пчелка.
– А я – тебя, – отвечаю я, и Лапочка целует меня в лоб, а потом гасит свет и поднимается к себе в спальню, закрыв за собой дверь.
Но сон играет со мной в прятки, как это делала Элора. Как бы сильно я ни старалась, не могу уснуть. Вероятно, это китайские колокольчики Евы не дают мне покоя, я слышу, как они снаружи звенят в темноте.
Не думаю, что дело только в этом.
Наверное, тому виной постоянная боль из-за отсутствия Элоры. Воспоминания о долгих летних ночах, проведенных на ее заднем дворе, мы загадывали желания, когда падали звезды. О пении под радио в кухне Лапочки, когда мы готовили домашнее мороженое.
Или это бесконечные