Александр Терентьевич откашлялся. Старик подпрыгнул, обернулся и вытаращил на Клятова глаза.
– Здравствуйте, – поздоровался тот. – Я ваш новый сосед… Клятов Александр… – в последний момент что-то удержало его от упоминания отчества. Вероятно, все-таки сыграло свою роль подсознательное соображение, что типы с подобным лицом, не говоря уже о запахе, называться по отчеству права не имеют.
Дед заколесил к Александру Терентьевичу, приблизился, остановился, заглянул в глаза.
– Я прошу меня великодушно извинить, – произнес он пискляво, – но вы, случайно, не алкоголик будете?
Вопрос был оправданный, и даже риторический, но Клятов все равно не ждал, что спросят так вот, в лоб. Он сделал глотательное движение, молча кивнул и одновременно пожал плечами.
– Ах, какая удача! – воскликнул старик и сунул для рукопожатия дряблую ладошку. – Прошу любить и жаловать: Дмитрий Нилыч Неокесарийский. Простите мою бесцеремонность, но до сих пор у нас в квартире не было своего алкоголика. А без них коммуналка вроде бы уже не коммуналка – вы согласны? Вы не обиделись?
– Нет, что вы, – Александр Терентьевич изобразил на физиономии улыбку. – Если вы так вот сразу про все догадались, то нельзя ли…
– Конечно! – всплеснул руками Неокесарийский. – О чем разговор! Прошу, прошу в мои хоромы… Сейчас вот только с вашего позволения выключу мою стряпню…
Старик выключил газ, схватил ошарашенного Клятова под руку и потащил прочь из кухни. Разум Клятова отказывался правильно оценить происходящее. Можно, скрепив сердце, допустить, что квартиранты ощущают некоторую недоукомплектованность в смысле пьющего люда, но мысль об их единодушном восторге казалась совершенно дикой. Дмитрий Нилыч, приговаривая по пути : «Уж чем богаты», провел Александра Терентьевича в комнату, где можно было запросто задохнуться от книжной пыли. Такого количества книг на такой маленькой площади Клятову видеть не приходилось.
– Вы, наверно, доктор наук? – почтительно осведомился Клятов.
– Нет, любезный, какое там! – рассмеялся Неокесарийский. – Я простой библиофил, собиратель всякой всячины. Все собираю и собираю, и не могу остановиться. Каждое утро, как проснусь, корю себя – ну зачем, скажи на милость, тебе эти горы и залежи? В могилу-то не возьмешь, а оставить – некому. Полежу так, посокрушаюсь – и опять за свое.
Дмитрий Нилыч с виртуозностью ужа подлез под готовую рухнуть книжную стопку и вытащил на Божий свет графинчик с малиновым содержимым. Клятов переминался