Видя, что Бланш разыгралась, хитрый вельможа, который с девушками знался редко, а водился чаще с куртизанками, помнил лишь, что женщины весьма бойки в постели, и убоялся игры прикосновений, случайных поцелуев и других выражений любви, на которые в былые времена достойно умел ответить, а ныне – увы! – они могли взволновать его не более чем заупокойная месса о почившем пане. Итак, он отодвинулся к самому краю постели, опасаясь даров любви, и сказал своей слишком пленительной супруге:
– Ну что ж, моя милочка, вот вы теперь и супруга сенешала и, в сущности, неплохо осенешалены.
– О нет! – ответила она.
– Как нет?! – возразил Брюин в испуге. – Разве вы не дама?
– Нет, – повторила она. – Я буду дама, только когда у меня родится ребёнок.
– Видели вы поля по дороге сюда? – заговорил старичок.
– Да, – сказала она.
– Ну, так они теперь ваши.
– Вот как! – ответила Бланш со смехом. – Я там буду бабочек ловить, резвиться!
– Вот и умница! – промолвил граф. – А как же лес?
– Ах, я туда одна не пойду, вы меня будете сопровождать. Но, – прибавила она, – дайте мне немножечко того ликёра, который варили для нас с таким старанием.
– А к чему он вам, душенька? От него внутренности жжёт.
– Пусть жжёт, – воскликнула она в раздражении, – ведь я хочу подарить вам как можно скорее ребёночка, а питьё тому поможет.
– О моя малютка! – сказал сенешал, поняв, что Бланш была девственна до кончиков ногтей. – Для сего дела прежде всего необходимо соизволение Господа, и жена должна быть готова к принятию своего сеятеля.
– А когда же это будет? – спросила она, улыбаясь.
– Когда того возжелает природа, – ответил он шутки ради.
– А что для того надо делать?
– О, тут нужны некие действия, каббалистические и алхимические, кои далеко не безопасны.
– А-а! – протянула она с задумчивым видом. – Вот почему Матушка плакала, ожидая моего превращения, но Берта де Прейли ужасно важничает оттого, что сделалась женщиной, и она говорила мне, что ничего нет проще на свете.
– Сие зависит от возраста, – ответил старик. – Но скажите, видели вы на конюшне белую кобылицу, о коей так много говорят по всей Турени?
– Да, видела. Очень смирная и статная лошадка.
– Так я вам дарю её, и вы на ней будете скакать, когда вам захочется и сколько вам угодно.
– О, вы очень добры. Я вижу, что мне не солгали, когда так говорили о вас.
– Здесь, моя милочка, – продолжал он, – у меня есть эконом, капеллан, казначей, начальник конюшни, начальник кухни, бальи и даже кавалер Монсоро, молодой слуга по имени Готье, мой знаменосец, и он сам, и его люди, командиры, солдаты и кони – все вам