И что? Все. Перебили всех. Нас всех. Звери кончились. Остались трупы.
Флаг? А что флаг… Над воротной башней висел. Видать, больно им наша красно-васильковая расцветка не нравилась. Хотели свою, черно-желтую, повесить. Вот еще на неделю и задержались. Я там как раз еще с тремя ранеными валялся. С тех пор и мечтал о кольчуге, от которой стрелы отскакивают. Спасибо Старшому, избавил от комплексов. Конечно, подымаешь труп на копье над парапетом, и сразу в нем, как в контулукском ежике, пятнадцать болтов во все стороны торчат.
Как наши прискакали, я уже и не видел. Говорят, что и своим еще два дня не открывал. Потом уже кто-то влез и отомкнул. Так я успел до него доползти и ногу прокусить. Сам не помню, конечно, рассказали потом.
Вот тогда всех и примирили. Мечом и огнем. А потом – мор. Теперь вроде тихо, но, думаю, ненадолго. Начнут потихоньку пакостничать, уже наверняка. На большую войнушку народу нет, а так – пожалуйста.
А места красивые. Жаль, моря я так и не увидел. А всего в двух переходах-то замок от побережья. Южное море вроде бы совсем другое, чем у столицы. Хотя вон Старшой говорит, что на севере еще красивее. Не знаю.
Какую награду дали? Дурачок. Жизнь! Что еще надо?
30 жменя 318 года. Утро. Каррг. Старшой
Наутро приехали монахи. Как обычно, наглые, спесивые и… и… Ну не люблю я их, что поделать. Нет, в университете было множество умных монахов-книгочеев, ученых и литераторов, но они составляли отдельную касту. Я не про них. А эти…
Долго разговаривали со Старшиной, ругались. Второй пару раз даже выходил на воздух, делая вид, что за водой для командирского чая. Так мы и поверили… Отряд развалился во дворе на солнышке, ожидая команды. Весеннее солнце впервые пригрело по-настоящему, все разнежились, даже на лице Немого появилось подобие улыбки. Удивил всех Сержант. Собрал первые мать-и-мачехи и сплел из этих маленьких желтеньких, пахнущих весной цветочков, добавив обычную зеленую травку, сумасшедшей красоты венок. Не обычный, кольцом, а похожий на шикарную корону. Надел на Лису. Все заулюлюкали. Но по-доброму. Лиса все равно покраснела, но венок не сняла, и села на бочку, как на трон, чем заслужила косые взгляды монахов-конюхов, стоящих