– Что, не желал отпускать вас?
– Хуже, – вздохнула Таня. – Он стал буквально преследовать меня, когда я сказала ему, что знать его больше не хочу, и… и вообще полюбила другого человека.
Вспоминая эти, неприятные для нее моменты, Таня оживилась, ее глаза сухо заблестели.
– А он уже знал, что вы встречаетесь со Стасом?
– Да, знал. Хотя поначалу только предполагать мог, что у меня появился друг.
Она так и сказала – «друг», и это давно забытое слово более всего поразило Ирину Генриховну.
– И… и что этот ваш мужчина?
– Да, в общем-то, ничего, – видимо, вновь возвращаясь в недавнее прошлое, потускневшим голосом отозвалась Татьяна: – Он позвонил мне примерно с месяц назад, сказал, что знает, на кого я его променяла, обозвал идиоткой, и сказал, что я, мол, еще пожалею сотни раз, что сделала подобный выбор.
– Он что, выследил вас? Таня пожала плечами.
– Сам он, конечно, до подобного не опустится, возраст не тот, однако он довольно богатый человек, и у него есть возможность нанять людей, чтобы они отследили и меня, и Стаса.
– Бизнесмен, банкир, политик?
– Коммерсант. Причем, довольно удачливый в своих делах.
«Все подлецы и сволочи удачливы в своих делах», – почему-то подумала Ирина Генриховна, однако вслух спросила:
– Ты сказала, что возраст не тот. Ему что, уже за тридцать?
– Тридцать шесть.
«М-да, – хмыкнула Ирина Генриховна, – бывает и такое. Жил-поживал, капитал наживал, а потом вдруг захотелось чего-то большого и чистого».
– И естественно, женат?
Таня кивнула и как-то очень тихо произнесла:
– Да, но я об этом слишком поздно узнала. А когда узнала…
– И заверил тебя, что немедленно разведется.
Этим вопросом Ирина Генриховна, видимо, затронула что-то очень глубинное в душе Татьяны, и на ее лице застыла непроницаемая маска замкнутости. Мол, к чему все эти вопросы и расспросы, тем более что это не касается исчезновения Стаса. Однако чувствовалось, что ей просто необходимо выговориться перед кем-то более старшим и опытным в подобных делах, с матерью, видимо, контакта не было никакого, и она даже попыталась усмехнуться язвительно, сбрасывая с себя маску замкнутости.
– Заверял. Говорил, что разведется и уже жить без меня не может, но…
И она снова застыла в своей непроницаемости, уже на новом витке перемалывая в душе то, что ей даже вспоминать было тошно.
Ирина Генриховна исподволь посматривала на девушку. Сейчас бы самое время извинится перед ней за то, что полезла в ее душу, допить кофе да закончить на этом разговор, но она почему-то не могла сделать этого. В ней также колыхнулось что-то давно забытое личное, вспомнилось, как она, очертя голову, прижалась грудью к Турецкому, хотя на тот момент он не был ни знатен, ни богат…
«Господи милостивый, да неужто все это ушло в прошлое и уже никогда не вернется?»
Это она подумала про себя, а вслух спросила, стараясь оставаться предельно