Возле этого сооружения и стояла толпа – не менее двух тысяч человек, как прикинул опытный по части количества публики Маркус.
– И еще приедут, – пообещал он. – Когда тут в апреле госпожа Зверева впервые летала, более десяти тысяч человек сбежалось. Дамы в обмороках лежали, когда аэроплан на трибуны понесло!
– Незачем нам в толпе толочься, – решил Кокшаров. – Постоим пока в сторонке.
– Тем более что аэропланы еще не начали выводить, – заметил Енисеев. – А публика, смотрю, приличная…
– И одеты все хорошо, – подтвердила Эстергази. – Какие господа статные! Любо-дорого посмотреть.
– Это наши бюргеры, – объяснил Маркус.
– Вы тут, наверно, многих знаете? – спросила Селецкая.
– Весьма многих… – Маркус отлично понимал смысл дамских вопросов и стал рассказывать про самых видных кавалеров, причем потихоньку и даже отойдя с актрисами в сторонку.
Маркус знал жизнь этих женщин, по первому впечатлению – беззаботных, в дорогих шляпках, а на деле – штопающих по ночам единственную пару шелковых чулок. Он знал, каково прокладывать дорогу вверх, к хорошим контрактам, талантливой, но не имеющей богатого или влиятельного покровителя артистке. Образцовыми в этой среде считались романы столичных танцовщиц из Мариинки, которые делались невенчанными женами аристократов и генералов.
Актрисы же видели, что владелец концертного зала их понимает, и откровенно спрашивали его о кавалерах: женат, овдовел, давно ли вдовствует?
– А вот, кстати, отменный жених идет, – шепнул Маркус. – Эрнест фон Сальтерн. По рижским понятиям, конечно.
– Так ведь уж женат, – ответила Селецкая.
Действительно, совсем близко под руку с высоким представительным господином, имевшим лицо свежее и моложавое, с аккуратной бородкой и щегольскими подкрученными усиками, шла дама средних лет, которую издали можно было счесть красавицей. Вблизи же было видно, что она безуспешно борется с мелкими морщинками, которые сеточкой легли на ее правильном, даже точеном лице. Шея тоже выдавала возраст дамы – Терская с Селецкой, переглянувшись, одними взорами сообщили друг другу: да ей, бедняжке, уж под пятьдесят…
Но стремительные взоры вместили в себя не только математические рассуждения. Они были – как спрессованный в единый миг диалог: