Еще до того, как поднялись веки нилдора, до того, как его круглые желтые глаза холодно взглянули на Гандерсена, он уже знал, что совершил ошибку.
– Твоя Компания никогда не имела никаких прав, от которых могла бы отказаться, – заявил нилдор обычным бесцветным тоном. – Разве не так?
– Да, это правда, – согласился Гандерсен, пытаясь найти слова, чтобы как-то исправить предыдущую бестактность. – Когда Компания отказалась от владения этой планетой, я вернулся в свой собственный мир.
– Это уже ближе к истине. Но почему в таком случае ты вернулся сюда?
– Потому что я полюбил эту планету и хотел снова ее увидеть.
– Возможно ли, чтобы землянин испытывал любовь к Белзагору?
– Да, для землянина это возможно.
– Я знаю, что Белзагор может овладеть землянином, – медленно, задумчиво сказал Вол’химиор. – В один прекрасный день землянин может обнаружить, что душу его будто держат на привязи силы этой планеты. Однако сомневаюсь, может ли землянин испытывать к ней любовь так, как я понимаю любовь в вашем смысле.
– Наверное, ты прав, многократно рожденный. Моей душой овладел Белзагор. Я не мог справиться с собой и должен был вернуться.
– Ты быстро признаешь мою правоту.
– Я не хочу тебя обидеть.
– Это похвально. А что ты хочешь делать здесь, в этом мире, который овладел твоей душой?
– Я хочу путешествовать, посетить разные части твоего мира, – ответил Гандерсен. – Меня особенно интересует Страна Туманов.
– Почему именно она?
– Это место, которое больше всего овладело мной.
– Этого ответа недостаточно, – сказал нилдор.
– Я не могу дать другого.
– Что же так тебя туда тянет?
– Красота гор, возвышающихся в тумане. Солнце в морозный, ясный день. Прекрасный свет лун, золотящий непотревоженный снег.
– Ты говоришь, как поэт, – заметил Вол’химиор.
Гандерсен не понял, хвалит ли тот его или смеется над ним.
– В соответствии с действующими правилами, – медленно сказал он, – чтобы отправиться в Страну Туманов, мне требуется разрешение многократно рожденного. Я пришел для того, чтобы просить о таком разрешении.
– Ты крайне щепетилен в соблюдении наших законов, мой однажды рожденный друг. Когда-то ты вел себя иначе.
Гандерсен прикусил губу. Он чувствовал, как что-то ползает у него по лодыжке, но заставил себя спокойно смотреть в глаза многократно рожденному.
– Иногда нам трудно понять других, и мы наносим им обиду, сами того не зная, – сказал он, тщательно подбирая слова.
– Это бывает.
– Потом приходит понимание, – продолжал Гандерсен, – и человек сожалеет о поступках, совершенных в прошлом, однако надеется, что его грехи могут быть прощены.
– Прощение зависит от того, насколько глубоко сожаление, – сказал Вол’химиор, – и какие это