– Постойте. Человек представился вам выражением «Помни о смерти» на латыни?
Да… Имена позорно дезертируют из моей памяти, в строю одни только клички. Мне кажется, что когда я переступаю границы сна и реальности, погружаюсь в воды сновидения, то прохожу через какой-то металлодетектор, не допускающий наличия при себе имени как вещи противозаконной. «Тот, кто не верит в реальность мистификаций, тот не достоин носить собственное имя» – кажется, так говорил философ Демент?
– Может быть, что-то из внешнего вида, заставляющее вас помнить о смерти?
Нет, но намёк я улавливаю – даже мёртвые люди из книг говорят больше чем этот человек с глазами цвета сандала. Ещё он произносит каждое слово и безмолвно считает, сколько раз на него откликнется эхо. Если больше пяти раз – имеет смысл продолжать. Если хоть один посторонний звук перебьёт им начатое, то он заговорит не сразу: уже с интонацией хирурга, только что закончившего сложнейшую операцию и напрасно, – больной умер. Но это всё. Намеренно искать какие-то смычки со смертью в Мементомори мне не хотелось, да и времени не было – со спины уже подошёл Прокажённая Рыба – карпозубый рыжий остряк. Я всё ещё жду, когда вы скажите «Послушайте, не надо цирка, этих кличек!», зря я так?
– Абсолютно. Вы видите сон, в котором имена предвещают и обещают. Это неудивительно, с вашими-то взглядами на карму. Смоль… Вы говорили о том, что доктор Мементомори сильно религиозен. Насколько сильно? Испытывает затруднения в выборе между пластырем или псалтырем?
– Миста Мементомори считает, что продолжительность и качество сна человека напрямую зависят от наследственности. Древние гены с вещими снами, на которые уже не требуется ритуальная настройка. Что лучше – вещий сон или вечный сон?
– Вы считаете, что вместе с кровью донор отдаёт и свои кошмары? – предпринял попытку хоть немного озвучить тишину комнаты Ной, – Вы знаете людей, которые начали ходить по ночам, после того как им пересадили чужое сердце?
– Я знаю людей, которые вообще перестали ходить, после того как в их организм вмешались врачи. Человек прекрасно обходится без завода. Что скрывать, мы все тут собрались, потому что мы не бессмертные, но carere morte – лишённые смерти.
– Опоздал, простите.
Кадаверин врывается в комнату последним – за ним устремляется в комнату коридорный свет, словно голодный хищник набрасывается на темноту, царящую в комнате. Первым же запоминающимся элементом – этот запах, непередаваемо тошнотворный, словно бы исходящий от множества трупов. Его чувствуют все, но придираются лишь немногие. Больше всех –