Я вздрагиваю. В моменты опасности мозг научился паниковать и «теряться». Отключаюсь, перестаю слышать крики, начинаю видеть и изучать всё вокруг.
Резкий звук удара. Я вздрогнула и не смогла не обернуться.
Мама, прижав руку к лицу, согнувшись, стояла посреди комнаты.
– Что ж ты делаешь, псих?
– Довела! – зарычал дядя Яша.
На нём растянутая майка. Выглядел грозно. Меня затрясло от страха. Ложка в руках скакала. Только бы не заметил меня.
– Водка твоя тебя довела! Что ж ты её не бьёшь?! – закричала обиженно мама.
– Я понял: тебе муж не мил. Ну так уходи от меня! Чего ты ждешь?! – дядя Яша кричал в истерике.
– И уйду. Такое чувство, что только этого и добиваешься! – в гневе крикнула мама.
– Ах так! – взревел дядя Яша.
Он весь напрягся, надулся, подбежал к шкафу, достал аптечку, схватил шприц с иглой. Быстро воткнул его себе в вену и упал на пол.
Мама ахнула.
Театр дома происходил частенько. Во мне всё холодело при виде картины, как мой отчим хватается за пустой шприц. Подобное чувство испытывает человек, когда смотрит драму: дыхание замирает, кажется, слышно бьющийся в ушах стук сердца.
Дядя Яша закричал судорожно:
– Я убью себя, слышишь?! Раз тебе всё равно на меня, уходи и мелкую свою забирай!
Он любил устраивать такой спектакль. Иногда мне казалось: он действительно вколет себе воздух в вену и умрёт. При таких сценах моя психика не выдерживала. Я громко кричала, плакала на всю комнату, звала соседей:
– Помогите, кто-нибудь! – кричала я.
Боялась, дядя Яша убьёт себя.
Но мама всегда умела отговорить отчима, успокоить. Теперь понимаю: он вряд ли бы так сделал. Яша любил жизнь, такую никчёмную.
К тому же к смерти у дяди Яши было особое отношение. Помню, мы ходили несколько раз на кладбище к могиле его дочери от второго брака. Подходя к кладбищу, он стихал, был спокойным и угрюмым. На его лице проступали морщины. Глаза становились грустными, серьёзными.
Его старшая дочь погибла в автомобильной катастрофе. Я никогда не спрашивала, как произошла авария. Но, как любой ребёнок, чувствовала его тоску. Сопереживала ему, плакала вместе с ним. В такие дни никаких ссор в нашей семье не случалось. Он пил вино, сухо обнимал маму, меня, скорбел. Ему становилось невыносимо тяжело от мысли об утрате собственной дочери.
Я жалела его, казалось, мы с ним похожи. У него не было дочери – и я ей замена. У меня не было отца – и Яша был ему заменой. Двое чужих людей, объединённые одной несчастной, уставшей, работающей на износ женщиной – моей мамой. Вероятно, она хотела, чтобы мы были одной семьёй, друг друга полюбили. Но это невозможно.
Как-то раз мы пошли в гости с мамой и дядей Яшей. Собирались уходить домой, я стояла в прихожей полностью одетая. Ждала маму и отчима, пока наконец попрощаются с друзьями. Они говорили обо мне. Помню, он махал рукой, мол, сложный ребёнок. Я не анализировала, услышала разговор.
Мой