А вот мы на Рождество колядуем возле чьего-то дома. Ой, а хозяева оказались евреями! И все это под какую-нибудь классическую рождественскую музыку. А дальше – бац! – и прошло четыре дня. Это было в канун Рождества, но я не буду заострять на этом внимания, поскольку это не рождественская история. Это история о Дне Смека.
Все случилось ночью. Я лежала в кровати, но не спала. Просто лежала и прислушивалась к шуму машин, к людям, которые слишком громко разговаривали на улице, и о чем-то размышляла. Ну, наверное, о том, что на следующий день наступит Рождество, куда ж без этого. Хотя я понимала, что мама старается не шуметь в гостиной, но совершенно очевидно, что она все еще бодрствует, набивая рождественские чулки конфетами, компакт-дисками и всякими безделушками или заворачивая подарок. Через какое-то время шум стих, а я заснула, но вскоре проснулась, испугавшись ужасного грохота.
Грохот шел откуда-то сверху, с крыши. Да, признаю, на миг я подумала, что это Санта-Клаус. Я уже пребывала в рождественском настроении в тот момент, поэтому, спотыкаясь, бросилась к окну, чтобы посмотреть, что происходит.
С первого взгляда я увидела вот что: огромный пожарный рукав, похожий на шланг пылесоса, спускается с крыши и растворяется в темноте. Я посмотрела наверх, чтобы понять, к чему он прикреплен, но увидела только какую-то темную махину высоко в небе. Тут взвыли все автомобильные сигнализации в районе и залаяли все собаки.
Я услышала, как мама кричит из гостиной:
– Канноли!
А потом:
– Наушники!
Я побежала в коридор и остановилась в дверях.
– Венчик!
Мама заснула прямо за набиванием чулок подарками. И она, должно быть, и правда крепко спала, поскольку сидела, запихнув руку в чулок чуть ли не по локоть. Она расположилась на полу, прислонившись к дивану, а конфеты и ленты валялись вокруг.
– Шахматная доска!
Правда, теперь она не произносила слова нараспев, как раньше. Она выкрикивала их с красным лицом, а глаза были крепко закрыты.
– Граната!
Я с гулко колотившимся сердцем подползла к ней и рассмотрела родинку. Она мигала, совершенно явственно, переливаясь разными цветами – фиолетовым, красным, зеленым, снова и снова.
– Мам?
– Печенье! – ответила она.
– Мам, проснись!
– Объявлять!
Я взяла ее за ту руку, на которой не было чулка, и потрясла, но мама так и не открыла глаза.
– Мама! – закричала я.
– Мама! – закричала мама, но я думаю, это было просто совпадение.
Я правда не помню, что она еще выкрикивала. Не знала, что однажды