большего, – вот и хочет, чтобы другие девушки-коллеги считали его всего лишь туповатым футболистом, не ровней учителю литературы или математики, и держали на расстоянии. Однако опасения Лианы Тиграновны относительно возможных соперниц были напрасными: вот уже три года красавец поддерживал ровные корректные отношения со всем коллективом, с дамской его половиной был вежлив и предупредителен, никогда не отказывался помочь, мог поддержать беседу, но чисто мужского внимания ни к кому конкретно не проявлял. И к самой учительнице биологии в том числе, что Лиане Тиграновне, естественно, было обидно. Живой же он, в конце концов! И возраст такой, когда люди уже семьи заводят! Причем, самое странное: о наличии в жизни Игоря Алексеевича хоть какой-либо девушки известно не было вообще. Вот если молодой историк Анатолий Григорьевич, тоже из «недавних», собирался жениться, то об этом в школе знали: будущая (на тот момент) жена несколько раз в разное время звонила в связи с какими-то внезапно возникшими проблемами, которые срочно надо было решить, и он не только не скрывал, кто это звонит, но даже с радостью сообщал: «Моя!.. Опять не слава Богу». Городецкого же по телефону в учительской спрашивали исключительно родители учащихся. Уж за три года хотя бы раз могла девушка позвонить, если бы она была! Странно: такой парень – и один. Может, конечно, девушки ему не звонят потому, что он в учительской бывает мало – в основном в спортзале. Но близкие люди и расписание знают, и могут поймать момент, когда учитель будет находиться в учительской, и зайти в конце рабочего дня, чтобы вместе идти домой или погулять немного, и на торжественное мероприятие могут прийти за компанию. Ничего этого не было – Игорь Алексеевич явно не спешил заводить отношения с противоположным полом…
Поначалу коллектив к профессорскому сынку отнесся, как к тухлому яйцу: обращались максимально осторожно – не обидеть нечаянно, не задеть, не рассердить, чтобы не пожаловался папе, а тот… сами понимаете – кому… тогда всей школе кисло будет… Но, как ни странно, паренек оказался адекватным: «звезду» из себя не строил, на выпады коллег не обижался (с шутками и подковырками примерялись долго), отвечал аналогично (он оказался весьма бойким на язык) и даже подробно ответил на очень скользкий вопрос, почему он пошел работать в школу, а не в медицину. Этот вопрос, осмелев, ему задал месяца через три после начала учебного года Анатолий Григорьевич, и, к слову, это было, наверное, в последний раз, когда коллеги говорили с Городецким на «вы» в тесном учительском кругу, – после этого он стал просто «Игорем», парнем своим, который удара в спину не нанесет.
– Я-а?.. – услышав о мединституте, учитель физкультуры вытаращил глаза. – В ме-ед?.. Да Бог с вами, золотые рыбки! Я же крови боюсь. К покойнику не притронусь под страхом смерти, лягушек резать не смогу: жалко. Все, на что я способен по части медицины, – йодом
