Она поймет. Точно поймет, что я был здесь. Она будет знать, что я жив.
Жестоко! Это так жестоко! После всего, через что им пришлось пройти, моей любимой женщине предстояло узнать, что тот, из-за кого пострадали ее близкие, жив! Жестокое знание.
Но эгоизм победил. И он же зашептал гадким голоском:
«Этого мало, Дэнни! Ей мало знать, что ты жив! Она должна узнать кое-что еще…».
Я горько усмехнулся и прикрыл глаза.
«Ты действительно думаешь, что она не знает? Ты действительно веришь в это? ДА ВСЕ ЗНАЮТ! ВСЕ ЭТО ПОНЯЛИ!».
Непонятная злость рванула в груди, и я дернул подбородком.
Неважно. Плевать. Пусть знает. Пусть будет уверена в этом! Я должен признаться…
Я быстро оглядел палату и заметил черный маркер на планшетке с какими-то бумагами. Обойдя кровать, я взял его и вернулся.
Время замерло, когда из-под узла маркера на боку картонного стаканчика начали появляться буквы. Одна за другой. Они складывались в слова, слова – в предложения. И эти предложения даже на треть не выражали те чувства, что я носил в себе все эти месяцы.
Это было МОЕ признание. То, которое я уже произнес вслух, но… услышала ли меня Хоуп? Поняла ли, что именно я сказал, прежде чем отключилась? Вряд ли.
Я поставил стаканчик, бросил маркер рядом и перевел взгляд на спину девушки. Прядь ее волос запуталась в завязках больничной рубашки, и я несмело протянул руку, чтобы убрать ее.
Хоуп вздохнула во сне, когда мои пальцы коснулись ее шеи. Я вдруг подумал, что на мои грубые, исцарапанные, грязные руки с забившейся под ногти землей на фоне ее бледной кожи и белого пододеяльника казались… чем-то враждебным. Они не должны были касаться девушки. Словно я мог испачкать ее! Запятнать. И совсем не землей…
Дыхание стало частым, поверхностным. В ушах гудела кровь. Я сжимал челюсти так сильно, что скрипели зубы. Виски ломило, но я был жив. Рядом с ней я дышал. Я думал. Я жил.
Не в силах унять дрожь в руках, я несмело коснулся локтя Хоуп. Кожа теплая, нежная…
– Как ты, детка? Надеюсь, в порядке? Вы обе.
Я провел пальцами по руке девушки и осторожно обхватил запястье, слушая приборы. Они пищали ровно, спокойно.
Хоуп спала, не зная, кто наведался к ней в гости.
Горечь заполнила рот.
– Детка, мне так жаль, что тебе пришлось пройти через все это. Я тоже виноват в этом, Хоуп. Прости меня!
Поддавшись порыву и чувствуя себя лишним, ненужным и неуместным, я осторожно улегся на больничную кровать, прижимаясь к слабому телу с самым сильным духом, который я когда-либо встречал.
Стоило теплу Хоуп проникнуть в мою грудь, усталость навалилась с новой силой. Веки стали тяжелыми, неподъемными. Я с тоской подумал про запертую дверь и людей, могущих войти в палату в любой момент.
Но судьба была на моей стороне. Видимо, я заслужил несколько минут блаженного покоя за ее непрекращающиеся удары.
Я прикрыл глаза и открыл все шлюзы, позволяя боли оглушить меня, позволяя ей ослепить меня.