да порёвывать». –
«А давай-ка я твою
ножку вылечу
и без палочки ходить
лаской выучу,
и бочок другой, прямой,
дай приделаю, –
заживём, душа, с тобой
жизнью белою.
А та, чёрная, тогда
похоронится,
и её тоска-беда
нам не вспомнится.
Стоит только пожелать –
всё изменится:
дни дождливые опять
солнцем сменятся».
«По ночам крошки прошлого мысли клюют…»
По ночам крошки прошлого мысли клюют,
птичьей стайкой к кормушке слетаясь
и толкая друг друга, молчат – не поют,
ухватить свою крошку стараясь.
Та кормушка не выглядит слишком большой,
но кормёжка в ней не убывает:
память столько бросает им щедрой рукой:
всем насытиться крошек хватает.
«Я жду, дорогой, – до сих пор…»
Я жду, дорогой, – до сих пор
жду звука твоих шагов,
спешащих ко мне через двор,
так жду всего нескольких слов,
сидя у телефона:
«Я приду через пару часов,
не уходи из дома», –
жду твоего тепла,
памятью только греясь,
жду, как всегда ждала,
ни на что не надеясь.
«Говорят: слезами не поможешь…»
Говорят: слезами не поможешь;
а зачем же горю помогать,
если ты и так уже не можешь:
ни смотреть, ни думать, ни дышать.
Как же дальше жить себя заставить?
Есть противоядье от него:
можешь душу бедную избавить,
вытравив улыбками его.
И освободившееся место
снова радость светлая займёт,
и в душе опять наступит лето,
сжавшись, пустоглазое уйдёт:
горе не живёт в садах цветущих
и в сердцах, от радости поющих.
«И солнце, и ветер, и брызги в лицо…»
И солнце, и ветер, и брызги в лицо, –
на палец ещё не надето кольцо, –
за быстрой «Казанкой»[1] на лыжах несусь,
по лилиям белым, и звонко смеюсь.
Темно и пронзительный ветер в лицо, –
и с пальца давно уже снято кольцо, –
иду, вспоминая, сквозь стынущий двор:
ту лодку, те брызги и лилий ковёр,
и Волги притоку – чудесную Созь,
легко вспоминая, без боли и слёз.
Тропинку к подъезду совсем замело,
а мне, к удивленью, тепло и светло,
как будто двор солнцем – тéм солнцем залит.
Пусть память тот день навсегда сохранит.
«Я отчаянно просила…»
Я отчаянно просила
от меня не уходить,
говорила: «Как любила:
никому так не любить!»
Но любовь не стала слушать,
нацепила пальтецо
и, заткнув руками уши,
убежала на крыльцо,
а с него сквозь сад опавший,
через поле, через лес…
Навсегда вдали пропавшей
след,