с высот заоблачных упав,
кричит, как раненная птица,
необратимость не приняв,
не в силах с прошлым распроститься,
всё вспоминая о былом,
о землю бьёт больным крылом.
«Где-то шумит вековая тайга…»
Где-то шумит вековая тайга,
пески иссыхают пустынные,
на сопках, не тая, белеют снега,
волнуются степи ковыльные…
А здесь косогоры, поля и река,
желтеют сосновые свечи,
и нежно ласкает ладонь ветерка
берёзкины белые плечи.
И так хороши вечера на Оке,
душистые летние ночки,
плеск волн
и лужайка в цветастом платке,
и звёзд, серебристых, цепочки.
«Ночь. Луна – в окно…»
Ночь. Луна – в окно,
терпкое вино,
кофе «капучино»,
милый серый взгляд,
горький шоколад,
блюдечко малины,
Бунин, Гумилёв…
чтение стихов,
рюмка коньяка,
тапочки… халат…
узкая кровать… –
слезы до утра.
«Свищет ветер, воет вьюга…»
Свищет ветер, воет вьюга,
не видна во тьме дорога, –
я стремлюсь к теплу уюта:
я устала и продрогла.
Так хочу, чтоб плед пушистый
и горячий чай душистый,
от зимы живое еле,
моё тело отогрели;
из-за шкафа появившись,
как тельняшка, полосатый,
на коленях примостившись,
мне мурлыкал кот усатый,
тихо музыка звучала,
за окном фонарь светил,
чтобы мучить перестала
мысль: что ты меня забыл.
«Тоскуя по теплу руки…»
Тоскуя по теплу руки,
до бесконечной жгучей муки,
и задыхаясь от тоски
с тобой пожизненной разлуки,
в толпе ищу, во сне кричу,
трясусь, как в гнойной лихорадке,
и – уголочком на свечу –
горю листочком из тетрадки,
где нацарапаны слова:
«Любовь всегда во всём права».
Колёса фортуны
Погнулись спицы
колёс фортуны –
теперь не спится:
фальшивят струны:
колки сломались
душевной деки,
от них остались
одни калеки.
Тоска вопроса:
«Ну что же делать?
Как те колёса
заставить ехать?» –
«Что сделать, – мысли, –
чтоб струны пели,
в слезах не кисли
и не хрипели?»
Фортуна злится –
в глазах закрытых
упрёк таится:
«Сама чини их:
зря силы тратить
мне неохота;
их петь заставить –
твоя забота».
«Горит закат…»
«Горит закат
с отливом бронзы…», –
стихи всегда
растут из прозы;
из