Впрочем, я немного отвлекся. Обратной стороной красноречия Юсуфа была его болтливость. Часто он был столь словоохотлив, что нужно было иметь немалую стойкость, чтобы выслушать все, что он хотел рассказать. Так, облачая однажды как обычно все возможные и невозможные детали бытия и инобытия в вычурные костюмы из слов, он обмолвился, что в одной из находящихся в его ведении комнат сокровищницы хранятся предметы, подаренные правителям города в те времена, когда он находился под властью христиан и королей-крестоносцев. Юсуф сказал, что ему приказано поскорее избавиться от них любым возможным и невозможным способом, ибо они нечисты и на них кровь сынов Пророка. Впрочем, он тут же заметил, что прежде все равно попытается продать их уличным торговцам, чтобы выручить себе на жизнь хотя бы что-то. Разумеется, я поддержал его в этом и выразил готовность в любую минуту осмотреть предлагаемые им вещи, чтобы помочь ему стать немного богаче. Вот так, без всяких уговоров и за весьма умеренную плату я стал в скором времени обладателем перстня святого Гильома Желонского. По преданию это кольцо даровало силы немощным и душевную крепость беснующимся, хотя с виду сие произведение ювелирного дела, увенчанное небольшим топазом, было весьма невзрачно. Признаться, из перечня «великих» предметов, оказавшихся во владении Юсуфа – святого оружия, разящего без промаха, нагрудников, благославленных самими апостолами, множества окостенелых фрагментов тел мучеников, источающих мед – сие кольцо было единственным разумным выбором. Символические тридцать монет даровали мне право владеть им…»
– Печать святого Гильома?! – воскликнула я, прерывая рассказ Арама. По моему телу пробежала дрожь.
– Да, именно сего достопочтенного мужа, доблестного воина света и страстного защитника веры, – подтвердил Арам. – Вас что-либо связывает с ним или, быть может, он является вашим покровителем?
– Не совсем, – в задумчивости молвила я. – Однако, занимаясь переписью манускриптов в родной обители, я регулярно встречала это имя… Пожалуй, мне хотелось бы узнать об этом человеке больше, если уж его незримый образ вновь возник в моей жизни.
– Увы! – опустив голову, проговорил Арам. – Я вряд ли знаю об этом человеке – кузене самого Карла Великого – что-либо, кроме того, что он обладал невероятной храбростью и фанатичной преданностью своему Господину…
Помолчав немного, калека добавил:
– Если мне не изменяет память, к концу жизни он ушел в монастырь, но буйный нрав воина не позволял ему наладить отношения