IV
Отрешившись от внешнего, я бездумно прошагала в ведомом только Господу направлении почти весь последующий день. Очнуться от бессознательности мне посчастливилось лишь тогда, когда впереди замаячили силуэты покосившихся лачуг, наполовину вросших в землю. Впрочем, едва заметный дым, через силу тянущийся из отверстий, проделанных в крышах, отнюдь не был счастливым предзнаменованием: те, кому принадлежал сей незамысловатый кров, вряд ли жаловали незнакомцев, пусть некоторые из них и являлись к ним без злого умысла.
Без всяких надежд и ожиданий я приблизилась к одному из жилищ. Его глиняные стены потемнели от старости, от соломы, которой была укрыта крыша, исходил мерзкий гнилостный запах. Но это не пугало меня, ведь в моем случае даже худой кров становился ценнейшим даром, ибо под ним я могла найти столь необходимое мне тепло и отдых.
Я постучала по шершавой поверхности невзрачной дощатой двери. Во внутренностях жилища послышался шорох, и спустя мгновение на пороге показалась старая женщина в том, что некогда называлось платьем, а ныне более походило на лохмотья. Казалось, что ее потускневшее и морщинистое лицо, запечатлевшее на себе тяготы крестьянского бытия, вот-вот готово было истлеть и рассыпаться в прах.
– Что тебе нужно, странница? – произнесла она недоверчиво. Однако, увидев мое монашеское одеяние, тотчас перекрестилась и молвила мягче:
– Ах, простите больную старую женщину, милосердная сестра. Во имя Господа, простите… Что привело вас сюда? Быть может я могу помочь вам?
– Я благодарю вас за доброе отношение к незнакомке, – кротко проговорила я, из последних сил сдерживая дрожь в телесных членах. – я прошу вас о месте для ночлега, ибо плоть моя ослабела от невзгод, вызванных чистосердечным шествием во имя Бога, и от страха, рожденного неведеньем об опасностях мира сего.
– Тогда пусть моя ветхая обитель будет пристанищем для вас на следующую ночь, – молвила женщина, нелепым жестом предлагая мне ступить в то место, где, быть может, прошла вся ее жизнь.
Я сделала шаг внутрь и еще более невыносимый запах сырости ударил мне в нос. Бедность убранства ужаснула даже меня, привыкшую к воздержанию и духовной аскезе. В этом убогом жилище я узрела лишь покосившийся стол с основанием, покрытым бледно-зеленой плесенью, наполовину вросший во влажную землю, подобие табурета, да соломенную подстилку близ тусклого очага, укрытую овечьей шкурой. Когда же я повернулась к хозяйке, все еще стоящей у порога, то увидела над ее головой деревянное распятие, обвитое стеблями некоего растения, название которого я не знала.
– Милосердная сестра,