Под копыта коня стлалась нежная зелень, из травы выглядывали голубые, желтые, белые, синие цветы, и степь казалась чисто умытой, празднично нарядной. Над небольшим озерком кружились селезни, в воде, поджав одну ногу, в задумчивости стояла белая цапля, вдали важно вышагивали тяжелые дрофы, напоминая пасущихся овец. Весна!.. Нет для кочевников времени лучше. На свежей, сочной траве быстро отъедается отощавшая за зиму скотина, появляется приплод; ребятишки досыта пьют молоко, босые, резвые, как жеребята, они с утра до ночи носятся по куреню. Старики и старухи тоже с утра до вечера сидят на солнышке, присматривая за ползунами внуками. Люди становятся мягче и добрее, им не хочется думать о войнах, врагах, куда с большей охотой говорят они о жеребятах, о предстоящих скачках и состязаниях борцов.
Курилтай по обычаю проводили на берегу Онона. Почти все нойоны были уже в сборе. Но, против прежних времен, держались не вместе – рассыпались по большой поляне, сидели кружками, склонив головы друг к другу, толковали о чем-то, опасливо оглядываясь. Есугей слез с лошади под кустом цветущей, одуряюще пахнущей черемухи, бросил повод Мунлику. Чарха-Эбуген, не слезая с седла, оглядел разрозненные кучки людей, и веселость сбежала с его лица, закряхтел, пробормотал:
– Не ожидал…
К ним подошел Даритай-отчигин, улыбчиво жмурясь, приветливо воздев вверх руки.
– А я думал, что ты вперед уехал, брат.
– Молчи, лукавый! – строго сказал Есугей.
Из кустов к ним пробрался Таргутай-Кирилтух, невысокий, грузноватый, одернул халат, вяло удивился:
– Э-э, ты здесь… А мы тебя…
– …в кустах искали, – договорил за него Есугей.
– Ага, – бездумно согласился Таргутай-Кирилтух, но тут же спохватился: – Нет, не искали…
Даритай-отчигин заржал тонким, жеребячьим голоском. Таргутай-Кирилтух медленно повернулся к нему, рыхловатое лицо стало угрюмым, взгляд тяжким.
– Ты чего?
– Врете с братцем моим одинаково, вот он и развеселился, – хмуро сказал Есугей. – Эх, вы… Зачем так делаете?
– Много слухов ходит, – пробубнил Таргутай-Кирилтух, насупленно разглядывая носки своих гутул. – Нойонов на свою сторону склоняешь.
– Я тебя склонял? А Сача-беки? Алтана? А своих братьев? – Есугей подступал к нему вплотную.
– Не будем больше об этом, – проговорил успокоенно Таргутай-Кирилтух, повернулся к Есугею спиной. – Пойдем к нам.
За кустами черемухи