И я пошел в спорткомитет, где любители со всего Тёплого играли в шахматы. Клуб четырех коней, каждый из которых по-своему хромой. Сам я по приезде в Тёплое усердно старался стать первым шахматистом района, но сейчас амбиций поубавилось, и я довольствовался номером два. Нас было человек пять, вторых номеров. Первым же оставался Саблин, местный почтмейстер. Игрок силы страшной, живи он в Москве какой-нибудь, или даже в Черноземске, быть ему гроссмейстером, но здесь… К тому же год назад
Саблин по случаю выпил дурного коньяка и тяжело отравился. Выжить – выжил, но с тех пор на себя не похож. Мы, местные шахматные корифеи, единогласно присудили Саблину звание чемпиона Тёплого и окрестностей навсегда.
Долгое время шахматная жизнь едва теплилась, но постоянное отключение электричества неожиданно разбудило творческие силы. Когда молчит телевизор, столько вдруг времени высвобождается! Особенно у сельской интеллигенции из белоручек, что ни огородов не заводит, ни скотины, ни даже кур. Вроде меня.
Спорткомитет ютился в плохоньком домишке, постепенно уходящем в землю. Не калмыки мы. Черноземцы. У нас не степи знамениты, а пашни. Чернозема на аршин. Воткни палку – растет!
Вот одни палки и растут… Нет, хлебушек тоже родится, и родится неплохо, но сколь его с земли не возьми, все убыток. Долги только в гору идут – за горючку, за запчасти, за кредиты, за красивые глаза. Не дается богачество в руки народу, плачь, не плачь. Но по отдельности есть и у нас богатенькие, немного, но есть.
По пути купил баллон пива. Большой, двухлитровый. Покупать пиво хирургу теплинское общественное мнение дозволяет. Шахматисты пиво любят. У нас хоть и не «Режанс», но кружки большие, старинные, еще с советских времен: граненые, на пол-литра.
Я угадал: в спорткомитете шахматистов было трое. Я – сам-четвертый. Как раз по кружке на брата.
Бахмагузин и Соколов играли, а Морозовский томился без соперника. Мы, вторые номера местной шахматной иерархии, время от времени играли с соседями из Веневского, Рамонского и Поворинского районов, а раз в году дружно ездили в Черноземск защищать честь района. Защитнички не хуже других…
Я поставил баллон на свободный столик.
– Пиво без водки – деньги на ветер, – заметил Бахмагузин. Мысль эту он привез из потерянной страны Чехословакии, в которой побывал еще в темном социалистическом прошлом, будучи молодым хлеборобом-ударником. Там, на вечерах чехословацко-советской дружбы, они вместе с чешским пивом пили московскую водку, и получалось полное взаимопонимание
– На ветер, так на ветер, – я расставил фигурки.
– У нас самогоночка, марганцовкой правленая, противогазом чищенная, медком сдобренная, смородинкой облагороженная, – соблазнял Бахмагузин.
– Нет, я свою норму выбрал. Еще с утра, уж пришлось.
– Говорят, в Волчьей Дубраве того… пошалили… Насмерть.
– Было дело, – я не люблю распространяться ни о живых пациентах, ни о мертвых. В первом случае врачебная тайна. Во втором – тайна следствия.