– Наверное, потому, что я люблю грустную музыку. Мне кажется, она вообще вся грустная. Единственная веселая песня, которую я слышала, была про свиней.
– Вот им-то как раз ни фига и не весело.
– Вот им-то как раз весело. Они не заморачиваются. Видят, что дохнут под ножами, и продолжают задорно хрюкать.
– Что-то мне это напоминает.
Заморючка усмехнулась и подмигнула.
Рябые стены медленно плыли мимо. Казалось, позади уже несколько километров, и прошла целая вечность. От тяжёлого воздуха кружилась голова, и хотелось прилечь.
– Ой, смотри, развилка! – воскликнула Алина.
Коридор расходился на два одинаковых тоннеля. Над левым висела синяя табличка с надписью «Выход», над правым – красная, «Вход». Мартин прищурился и медленно провёл ладонью по волосам.
С виду оба хода выглядели одинаково. И там, и там исчезали в бесконечной тьме дорожки из неровных досок.
– Раздумываешь? – нервно спросила Заморючка.
– Сомневаюсь, – медленно сказал Мартин.
– Написано же: «Выход».
– У этого слова слишком до фига значений.
– И всё же.
Мартин резко кивнул, взмахом убрал надоедливую прядь и шагнул влево.
Алина прошуршала тканью мешка. Булькнул чай, и затхлый воздух наполнился мятной свежестью.
Доски поскрипывали, бегало под сводом эхо. Утекали минуты, оставались позади метры. Все сильнее блестела под настилом неподвижная вода, и дышать становилось труднее.
– Сыро здесь, – тихо сказала Заморючка.
– Как будто в колодец спускаемся, – шепнул Мартин. – Ох, смотри, впереди, там!
– Вот тебе и выход.
Серые полосы досок уходили под желто-прозрачную гладь. Вода – мрачная и угрюмая – поднималась над настилом, и тонкие блики фонарей скользили по ней, убегая в бесконечность.
– Выход отменяется. Даже если бы у нас были акваланги, я бы не рискнул.
– Да уж. Кто знает, что там, в глубине? Я так понимаю, вода будет подниматься до самого верха?
– Ага. Только не вода поднимается, а коридор уходит под неё. В любом случае, нам здесь не пройти.
– Я бы хотела сказать: «пошли обратно», но не скажу.
– Вот как? Почему?
– Потому что бежим отсюда нафиг!
Загрохотали быстрые шаги, затряслись и заскрипели доски. Выбора не оставалось.
Коридор, обозначенный как «Вход», вроде не спускался и не поднимался. Здесь было сухо, и даже под досками уже ничего не блестело. Удушающий запах плесени постепенно рассеялся, и теперь коридор больше напоминал старый чулан.
Где-то далеко, за сотнями дней тому назад, в солнечном детстве был деревенский дом в четыре окна с длинной террасой и тёплым чердаком. Давно уже нет ни того дома, ни коричневой деревянной лестницы, ни круглого окошечка под самой крышей, но иногда оживают в голове тихие скрипы чердачного настила, пальцы вспоминают мягкую пыль, а воздух вдруг приносит тот самый запах