А надо вам сказать, что касается женщин, – я очень похож на старого Зебба Стампа из «Всадника без головы». Ну, помните: «Терпеть не могу лошадей, конечно, кроме моей Старушки».
Неестественным тоном, то специально понижая, то повышая голос, киборг, усевшийся слева от меня, произнёс:
– Ой, здравствуйте, интересный мужчина! А Вы в Москву едете?
Мне очень хотелось ответить: «Нет, в Усть-Перепиздюйск». Но я сдержался и усталым тоном, не подразумевающим продолжения диалога, ответил:
– В Москву.
Киборг не успокоился:
– А Вы в Москву по делу или к любимой?
Ну, тут уж я понял, что попал, и терять мне было уже нечего.
– По делу, к любимой. Изменяет мне, падла. Вот вальнуть её хочу.
– Как страшно! Ой, какой Вы интересный мужчина-а!
Я очень не люблю, когда растягивают гласные. Это привилегия только моей Лануськи. К тому же мне совсем не хотелось быть интересным мужчиной, а хотелось допить коньяк и заснуть. И чтобы мои впечатления о Смоленске никто не мутил своим нечистым рылом. Поэтому меньше всего мне хотелось говорить.
– Слушайте, а у меня любимый тоже – така-а-я дря-а-нь! Может Вы мне что-то посоветуете?
Я умоляюще посмотрел на свою собеседницу, достал из внутреннего кармана куртки заветную бутылку, открыл её и протянул ей.
– Выпьешь?
Это было похоже с моей стороны на просьбу пощадить. Но киборг всё понял по-другому.
– Ой, а мы что, будем пить коньяк прямо в автобусе?
На третий ответ у меня сил уже не было. Я сделал хороший глоток и, в свойственной мне куртуазной манере сказал:
– Ты рот закрой, красючка.
В этой фразе не было ничего злобного или обидного. В переводе на русский литературной она звучала бы примерно так: «Не пой, красавица, при мне ты песен Грузии печальных…» Но неожиданно именно эта фраза меня и спасла.
– Ой, какой же Вы хам, мужчина!
С этими словами киборг, слава Богу, отсел от меня и исчез в глубине автобуса.
И я остался один на один с темнотой за окном и своими мыслями, уже чётко понимая, что мне не уснуть. Настроение было изрядно подпорчено, коньяк его не исправлял. Мы уже проезжали Ярцево. За окном автобуса мелькнула освещённая вывеска «Аптека». В голове бомбой разорвалось
Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи ещё хоть четверть века –
Всё будет так. Исхода нет. *3
Ну, четверть века мне точно не грозила. И мой новый приятель, заведующий отделением, об этом упоминал. А, главное, перед глазами был пример моего лучшего друга, Витьки Булынина, умершего в июле прошлого года и не дотянувшего до пятидесяти четырёх. Витька ушёл на пенсию из другого округа приблизительно с такой же должности, как у меня, и установил абсолютный рекорд среди коллег: умер на третий день по выходу в отставку.
Да и что ждёт меня до того момента,