Она вздохнула, подхватила Толика подмышки руками, прижав к мягкой пышной груди под белым халатом, подтянула на себя. Он чувствовал себя беспомощным младенцем. Тело сопротивлялось движениям. Каждый шаг казался последним перед тем, как Толик рухнет и обделается.
Но, к счастью, обошлось. Постепенно боль не то, чтобы отступила, но как-то сдалась. И парень даже вполне самостоятельно вернулся на кровать. Правда, лечь оказалось невероятно сложным делом.
Утро пролетело вполне себе быстро. Больничный режим, на первый взгляд размеренный и скучный, не терпел праздности, то одно, то другое, то третье. А потом пошел вал посетителей: к старичку – довольно мило выглядящая старушка, к мужику со смартфоном – бабешка средних лет, неприглядная и громкая, к парню из угла – длинноногая блондинка с накаченными губами.
К Толику же пришел Пашка, ему как спортсмену и неоднократному призеру разрешалось многое, в том числе и прогуливать пары, чем он бессовестно пользовался. Он деловито поинтересовался, как дела, помог разобрать сумку и пакет. Пообещал найти гадов и вставить им.
А потом хмуро, отводя взгляд, поведал о некоем Ярославе, который вчера подвозил до больницы Оксану. И так это прозвучало… Как-то скользко, с двойным неприятным смыслом.
– Она сказала, что приехала на такси, – Толик помнил это смутно, на фоне прерванного сна и обезболивающего, но все-таки помнил.
– Мне тоже таксист, – Михеев обозначил последнее слово воздушными кавычками, – сказал.
Толик задумался. Новость друга царапнула. Смутно зависла на подкорке знаком вопроса. Сразу вспомнилась легкая пауза Оксаны перед ответом на его вопрос, на чем она приехала. Хотя девушка ведь точно переживала, хотела разделить боль. Вот только от любви? Или из жалости?
– Да ну, Паш.
– Ну да. Антипина вчера так нехило его обнимала. И не только вчера.
В голове затокали молоточки, отдаваясь болью в висках, в зубах, в разбитой брови. Пашка, сам того не подозревая, пнул под дых. Присоединился к тем четверым. И это, пожалуй, было даже больнее, чем на берегу. Песок заскрипел на зубах. Или это собственные зубы превратились в крошево?
– Обнимала? – просипел Толик.
– Ага. Помнишь флешмоб? Перед универом. Там Евлантьева с ума сходила. И твоя Антипина присоединилась.
– Утром?
Наверное, примерно так себя чувствуют приговоренные к казни – после прозвучавшего помилования. Это же фант Ольховской? Оксана, конечно, не хотела никого обнимать. Но ведь Янка и святого с пути истинного собьет, если нацелится.
– Пашка, шел бы ты, а? На пары, – Толик содрал с брови пластырь, но зря, тут же засочилась кровь. – Это же воплощение эрофантазий Ольховской, забыл?
Михеев прищурился, набычился. Поиграл костяшками пальцев. Встал. Уже сделал шаг к двери, но обернулся:
– Таксист и этот фантик – точно один чел, – сказал упрямо. – И вчера никаких фантазий не было, Янка точно ни при чем!
Да, плевать! Толик уже начал злиться. Пашка будил в нем