– Спасибо, что приехали, – проговорил он. – Я все оставил как было.
– Кроме этого! – откликнулся Холмс, указывая на дорожку. – Даже стадо бизонов не перемесило бы грязь столь основательно. Однако, Грегсон, я полагаю, что, прежде чем это допустить, вы пришли к определенным выводам.
– Я был очень занят в доме, – уклончиво ответил сыщик. – Но здесь мой коллега мистер Лестрейд. Я понадеялся, что этим займется он.
Холмс бросил на меня многозначительный взгляд и иронически поднял брови.
– Вряд ли кому-либо удастся разыскать новые улики после вас и мистера Лестрейда, – сказал он.
Грегсон самодовольно потер руки.
– Мы сделали все возможное, – ответил он. – Но это странное дело, а я знаю, что вы такие любите.
– Вы, случайно, не в кэбе приехали? – спросил Шерлок Холмс.
– Нет, сэр.
– А Лестрейд?
– Нет, сэр.
– Тогда пойдем осмотрим комнату. – С этим довольно непоследовательным замечанием Холмс направился в дом, Грегсон, с озадаченным выражением лица, последовал за ним.
Небольшой коридор, пыльный, с обшарпанными стенами, вел в кухню и комнаты прислуги. Справа и слева в нем имелось две двери. Одна, судя по всему, уже давно не открывалась. Другая вела в столовую, в которой и произошло таинственное событие. Холмс вошел в эту дверь, я последовал за ним с тягостным чувством, которое всегда вызывает соприкосновение со смертью.
Мы оказались в большой квадратной комнате, которая из‑за отсутствия мебели казалась еще больше. Стены были оклеены крикливыми, безвкусными обоями, в потеках сырости. Местами обои отстали от стены и свисали вниз, обнажая желтую штукатурку. Напротив двери располагался вычурный камин с полкой из поддельного мрамора. На ней стоял огарок красной восковой свечи. Из единственного окна, невероятно грязного, в комнату проникал тусклый, неверный свет, придавая всему сероватый оттенок, подчеркнутый покрывавшим комнату толстым слоем пыли.
Но все это я заметил только потом. Сначала внимание мое обратилось к мрачной неподвижной фигуре, распростертой на половицах; пустые незрячие глаза уставились в грязный потолок. Это был мужчина лет сорока трех – сорока четырех, среднего роста, широкоплечий, с курчавыми темными волосами и короткой жесткой бородкой. Одет он был в сюртук из плотного сукна, который дополняли жилет, светлые брюки, безупречный воротничок и манжеты. Хорошо вычищенный, мало поношенный цилиндр лежал на полу рядом с ним. Кулаки покойного были стиснуты, руки раскинуты, ноги же переплелись, – похоже, агония была мучительной. На перекошенном лице застыло выражение ужаса и, как мне показалось, ненависти – мне еще никогда не доводилось видеть подобного. Злобные, искаженные черты в сочетании с низким лбом, приплюснутым носом и выступающей нижней челюстью делали его похожим на примата – впечатление это подкреплялось неестественной, вывернутой позой.