– Ты уж извини, – закончил Илья и снова начал тонко, неестественно кашлять.
– Тебе кашель представление смотреть не помешает? – спросила Лера.
Он промолчал.
– Хорошо, – спокойно проговорила она, – я все поняла. Извини за беспокойство. Тебя, наверное, можно больше не ждать?
– Почему? – слабо возразил Илья. – Потом… как-нибудь, обязательно…
– Я думаю, – перебила его Лера, – Маше стоит сказать все как есть. Она уже не верит в твою командировку. И в затянувшийся отпуск тоже.
– Скажи, – потерянно согласился Илья.
«Господи, – с горечью подумала Лера, – какая же он тряпка! Как я могла прожить с ним пять лет и не заметить этого?»
– Пока, – ровным голосом проговорила она и повесила трубку.
Настроение было безнадежно испорчено. Обида за дочку переполняла Леру, делала ее злой и несчастной.
Как же так? Родной отец! Ведь он так хотел ребенка, прыгал у детской кроватки, тряс перед носом у малышки погремушкой, большой, сине-розовой, купленной в каком-то навороченном бутике за громадные по тем временам деньги!
Лера кинула свирепый взгляд на ни в чем не повинный телефон, оказавшийся свидетелем ее унижения, накинула на плечи пальто и вышла на лестничную клетку – налаживать контакты с соседями, сидящими дома.
В квартире, примыкавшей к ее собственной, жил одинокий холостяк, вечно хмурый, неулыбчивый мужик, часто выговаривающий Машке за то, что она громко топает за стеной. Его кандидатуру Лера сразу отмела.
Следующая квартира принадлежала многодетной семье, где беспробудно пил отец. Маленькая, хрупкая, похожая на бесплотную тень мать пробегала мимо Леры, бормоча под нос что-то невнятное, дети – их было пятеро, мал мала меньше, – торчали во дворе с утра до ночи, все до одного сопливые и с разбитыми коленками. Подсунуть в такое семейство Машку, естественно, не представлялось возможным.
Оставалась последняя квартира на площадке. Ее хозяйкой была чистенькая, приветливая старушка Елизавета Тихоновна, в прошлом учительница. Она жила одна, изредка ее навещали дочка и внук, приезжающие с другого конца Москвы, и ее отрадой был карликовый пуделек по кличке Ромео. Ромео, или Ромик, как называли его соседские ребята, имел курчавую шерстку нежно-абрикосового цвета, круглые жалобные глаза и слегка торчавшие из пасти желтоватые клычки. Утром и вечером Елизавета Тихоновна и Ромео чинно гуляли вокруг дома. Иногда старушка отдыхала на скамейке в обществе своих приятельниц, а пудель заливисто тявкал и крутился вокруг лавочки, упрашивая хозяйку прервать увлекательную беседу и совершить необходимый ему моцион.
Пожалуй, Елизавета Тихоновна больше всех подходила для роли ночной няни. Лера никогда не бывала у нее в гостях, лишь приветливо здоровалась при встрече, но сейчас выбора у нее не оставалось: жильцов этажами ниже она знала еще хуже.
Лера решительно позвонила в дверь. Тут же послышался веселый, звонкий лай, а за ним старческий голос,