Бывало, приходит какой-нибудь старик, которого по старости на войну не взяли, в сельсовет к председателю 25-тысячнику, чтобы немного муки или зерна за трудодни дали. А ему большой фиг: всё для войны, всё для победы. Старик выходит и умирает у крыльца сельсовета. И из него черви, черви. И для кого эта победа? Иждивенцев и в военном Ленинграде, и на Урале голодом морили. А офицеры из блокадного Ленинграда родственникам в тыл посылками отправляли копчёную колбасу и другие вкусности. Почтальонша по секрету говорила.
В начале 30-х годов, когда идейные, лентяи и пьяницы организовывали колхоз, мы ушли из села в «шестое», в Краснополье – хорошее место в шести километрах от села. Там деревенька была. Пруд выкопан без экскаватора, вручную. У нас были лошадь, две коровы, куры, овцы, гуси и двое детей – сын и дочь. Молодые ещё были. Тяжело работали, но жили как Адам и Ева в раю. Я неграмотная, но в церкви слышала про рай-вырий, и Глеб Иванович говорил про Рай: он три класса церковно-приходской школы окончил. А мне не довелось – неграмотная я. Молоко, масло и сметану сдавали колхоз. Недолго на себя потрудились. Третья дочь уже в колхозе родилась. Первые двое детей здоровенькие были, а последующие – все болезненные. Я на ферме работала, а Глеб Иванович – конюхом. Работала до самых родов. Каждый раз. Пятерых родила, а последнего за год до войны. В августе сорок первого Глеба Ивановича вместе с моим братом забрали на войну, в Сибирскую дивизию. Когда уезжал, плакал: «Не увидимся больше Настя моя и дети мои». Как чувствовал. В письме-треугольнике написал из-под Ржева, что ранен и лежит в госпитале. В сорок третьем пришла похоронка. А старший брат пропал без вести. И я перестала верить в бога и в рай.
Старшая дочь, ей было четырнадцать лет, в сорок четвёртом году уехала в Каменск-на-Исети. Вербовщик приехал и завербовал девчат и ребят для учёбы в ФЗУ – фабрично-заводском училище, чтобы потом работать на алюминиевом заводе. Паспортов не выдавали и из села никого не отпускали, но ей повезло вырваться из колхозного голода. В училище кормили и учили. После войны все остальные дети к ней подтянулись. Остались мы с собачкой Пальмой. Младший сын жил то у меня, то в городе. У него инвалидность была: порок сердца – было видно даже через одежду, как оно бьётся. В 17 лет умер. В городе его похоронили. И я город перебралась.
Вот такая и такая случалась смычка города и деревни.
Из Рая изгоняют молодых.
…Гуляют там животные…
***
Стальные исполины, взявшись остатками железной арматуры конструкции рук, побежали остатками нержавеющих ног в плавильную ванну.
Дазрасмыгда – Да здравствует смычка города и деревни!
Имя такое детям давали.
Быть или не быть творцом? Даже если нет никаких шансов на признание.
Или только деньги зарабатывать? Или поучиться вприглядку?
Не понравилось Ван Догу работать заводским художником – ни два, ни полтора: никакого