Я решился на действия. Опередив всех, когда наш класс заходил в школу, я подошёл к нашему классному руководителю Юрию Ивановичу перед началом традиционного урока мира.
– Юрий Иванович, можно вас попросить об одном одолжении.
– Ух, так сразу? Ну, давай, Саша, выкладывай.
– Я знаю, что нас всех будут рассаживать по-другому.
– Да, и что?
– Можете меня посадить рядом с Алей.
– Зачем? – его взгляд был хитрый, я догадался, что он знает зачем, и поэтому сразу начал краснеть.
– Вы знаете, что Аля помогла мне подтянуться по учёбе, – начал выкручиваться я, – но мне ещё много надо работать, а она поможет мне в этом.
Я густо покраснел, а мои уши просто зардели. Географ всё заметил.
– Ладно, вижу, что это очень важно для тебя. Только пообещай, что будешь и дальше учиться прилежно. Ты же выполнил, данное мне в прошедшем учебном году обещание, поэтому тебе можно верить.
– Конечно, обещаю. Мне Аля сама не даст плохо учиться.
– Я это уже понял. Хорошо, я выполню твою просьбу.
Набрав спешно воздуха в грудь, я было хотел попросить его не выдавать меня, но педагог упредил мой порыв.
– Это я тоже понял, не буду тебя выдавать и на тебя ссылаться.
– Спасибо, Юрий Иванович.
Весь пятый класс я сидел с Алей, учился ещё лучше. Я был безумно счастлив сидеть рядом с ней. Всегда провожал её до дома, очень часто встречал по утрам у парадной. Мне и ей было абсолютно всё равно на дразнилки на тему жениха и невесты. Однако я так и не услышал от неё, как она ко мне относится, но и без слов было ясно, что мы друзья. Я больше не говорил ей о своей любви, любя её все сильней и сильней. Она была рядом, и мне было довольно. Пятый класс я окончил с единственной четвёркой по истории, а Аля, по обыкновению – на отлично.
Потом опять летняя разлука и новая радость встречи в сентябре. На этот раз я узнал её почтовый адрес и выпросил у родителей денег на покупку почтовых марок и конвертов. Увлёкшись фотографией, как многие мальчишки того времени, я сумел сделать несколько хороших снимков Али. Выбрав наиболее удачный кадр, я сделал маленькую фотокарточку, набрал писчей бумаги и уехал в лагерь. За то лето я написал Але больше двадцати писем. Лишь в двух последних письмах я вновь осмелился написать о своей любви к ней. Может это была мальчишеская глупость, но тогда мне так не казалось. Каждый раз я просил местного завхоза бросить конверт в почтовый ящик, когда тот ездил в город или в ближайший к пионерскому