Тихо сажусь на краю кровати, пытаясь не разбудить, но он всегда это чувствует и открывает глаза.
Цвет: синий.
В ванной на раковине лежит блестящая металлическая бритва. Смотрю на сверкающую рукоятку и чувствую, как снизу, от живота к груди, поднимается нежная теплая волна. Его бритва. Доказательство.
В окне виднеется край скалы с одиноким молчаливым кипарисом. Вот и ты.
Мы идем по узкой каменистой дорожке под палящим солнцем. В траве стрекочут кузнечики, или кто там обычно скрывается за высокими зарослями. Сверкающая синим перламутром стрекоза неспешно пролетает за ухом и замирает, беззвучно сотрясая густой воздух. Лето.
С утра мы не разговариваем. Он знает, что утром меня лучше не трогать, поэтому не болтает, хотя болтает он всегда. По делу, но всё же без умолку. Меня это не бесит, даже наоборот.
Мне нравится, когда он болтает.
И у него это получается гораздо лучше, чем у меня.
Иногда я слишком долго блуждаю в тумане образов, нанизывая слова одно на другое, постепенно вырисовывая смысл, и тогда он вдруг поднимет на меня глаза и, выдержав упругую паузу, скажет как есть. Цвет: синий. И я просто скажу: да.
Да? Да.
Мы доходим до маленькой белой постройки, больше похожей на сарай, чем на магазин. У входа на красном пластиковом стуле сидит грузный мужчина с седыми усами. Руки уперты в бока, в зубах зажата сигарета. Кожа цвета глины, на голом теле, прикрытом майкой-алкашкой, виднеется бледная наколка, пыльные резиновые шлепанцы стоят рядом.
Доброе утро.
Внутри так же жарко, как и снаружи. Пухлая продавщица с красной шеей сидит под тихо жужжащим вентилятором, разгадывая кроссворды. Она машинально улыбается и кивает, едва ли отрывая взгляд от страниц. Ручка касается уголка рта, очки спущены на кончик носа.
Эту мизансцену можно наблюдать каждое утро, меняется лишь цвет платья, и иногда на полной шее появляются яркие бусы. Время остановилось здесь. Вот здесь. И ничего не меняется.
Я бы хотела, чтобы оно остановилось в другом месте, но оно остановилось именно тут. Достаточно справедливо.
Мы приходим три раза в неделю за свежим горячим хлебом, маслом, сыром, яйцами и вином. И еще я беру инжир. В инжирах умирают осы, я знаю. Они забираются внутрь цветка и вьют там гнездо. Но плод растет и захлопывается, замыкая края и разрастаясь сочной сладкой мякотью. А оса остается внутри и становится частью инжира. Я это знаю, но мне всё равно. Я думаю, это очень похоже на всё человеческое, на жизнь в принципе.
Обратно идем тоже молча, хочется курить. Но я никогда не курю до завтрака.
В саду маленький кованый столик, два кресла и выцветший гамак, натянутый между двумя кривыми яблонями. Окна открыты настежь. Я ставлю большую гейзерную кофеварку на плиту и, оперевшись руками на мраморную холодную столешницу, смотрю в