– Отца больше нет.
– Как нет?
Два года я старательно избегал разговоров про общих знакомых, когда они могли вильнуть в сторону Одинцовых. Родные, в принципе, из сочувствия или жалости о них также не упоминали, поэтому я жил без абсолютного понятия, что у стервы творится.
Вычеркнул её из сердца, вернее, вырвал, и из памяти старался стереть. Но это, мать её, намного сложнее.
Даже если приказываешь мозгам о ней не думать, она всё равно приходит через воспоминания, ночами, во снах. Будто бледная тень той, кого я любил. Как призрак, как чёртов морок.
– Папа он… он потерял всё и не выдержал.
– Что значит потерял? Не выдержал?
– Обанкротился и… и решил, что больше так не может… жить…
Стерва что-то там продолжает бормотать, но я занят своими мыслями. Основную идею я уловил. Одинцов просрал состояние и, вероятно, пустил себе пулю в лоб или вздёрнулся. Не выдержав позора и разочарования. Очень по-мужски, конечно.
Бросаю взгляд на идущую рядом дрянь и давлю в себе ростки зарождающегося сочувствия. Это, мать её, плохой знак. Мне не должно быть её жалко. Ей же не было…
Жизнь семейства Одинцовых никоим образом меня не касается. Да, когда привык к комфорту и уверенности в завтрашнем дне, идти работать на побегушках в общепит так себе будущее.
– Я часто вспоминаю о прошлом? – меняет стерва тему.
Блеск её глаз способен затмить даже мерцание звёзд. В какой-то момент я зависаю, вижу только её тёмные широкие зрачки и ещё губы, в которые уже готов впиться. Ничего поделать с собой не могу. Хочу её. До боли хочу, аж в паху всё напрягается от одной лишь мысли о простом поцелуе.
– Помнишь, как мы к вам на ужин приехали, а ты меня игнорировал весь вечер?
– Неправда, я был очень вежливым.
– Да маленькая я для тебя ещё была. Зато через год всё поменялось, помнишь?
Да, помню! Но, чёрт дери, зачем она об этом заговорила? Я стараюсь не вспоминать о прошлом, слишком там много счастья и боли, которая всегда приходит после осознания, что всё пропало безвозвратно. Светлые воспоминания опошлены дрянными поступками, ядовитыми словами и предательством. Всё ложь! И стерва – лгунья! Мне надо чаще себе об этом напоминать, а не поэтизировать её мнимые достоинства.
Мы доходим до бульвара, где притаилось работающее кафе, но охрана на входе равнодушно сообщает, что в заведении корпоратив и зал снят на всю ночь.
Следующее по ходу место оказывается закрытым. Чуть дальше подмигивает огнями круглосуточная восточная забегаловка.
По лицу стервы читаю, что ей туда не особо хочется, шумная компания при входе её напрягает, да и зал там на четыре столика, совсем тесный.
– Ох, невезение какое-то, – смущённо шаркает ножкой.
– Да уж, незадача. Ну, – ерошу волосы на затылке, – можем просто погулять.
– Тебе, наверное, не совсем удобно так долго ходить.
Даже в ночной темноте я, скорее, ощущаю, чем вижу румянец на щеках этой заразы. С прискорбным кивком подтверждаю:
– Есть