И взрослые наконец сдались. Конечно, не без оговорок. Не без того, чтобы тридцать раз напомнить – того нельзя, этого нельзя, а уж этого – чтоб и думать не смели! Ребята не спорили, знай, кивали головами, как болванчики. Потом пришлось ждать, пока в лесу станет хоть чуточку посуше. Но солнышко припекало, непролазные лужи без края и берега на глазах превращались в крохотные водяные зеркальца, и, наконец, желанный день настал.
Нагруженные тяжеленными корзинками, в которые до самого верху были утрамбованы свёртки с бутербродами и пирожками, в сотый раз дав обещание в незнакомые места не соваться, воду незнамо откуда не пить, гнёзд не разорять, ребята вышли из деревни.
Едва рассвело. Высокая трава казалась белой от росы. Где-то в бездонном небе звенели невидимые жаворонки. В чьём-то хлеву мычала корова. Далеко-далеко пропел пастуший рожок. Жизнь была прекрасна.
Корзинки с припасами приятно оттягивали руки – где-то в пути устроят привал, а к вечеру доберутся до охотничьего шалаша и там заночуют.
Ребята не заметили, как пересекли скошенное поле, миновали посадки, где тонкими прутиками стояли юные сосёнки, перешли по шаткому мосточку через первую канаву с тёмной стоячей водой, над которой роились злющие комары, перескочили через вторую, узкую словно щель и, наконец, углубились в лес.
Вроде ничего особо не изменилось, но дышалось здесь иначе.
– А куда мы грибы будем класть? – Корзины под завязку забиты.
– Разберёмся – были бы грибы.
– Нам до грибных мест ещё ого сколько шагать.
– А что мы так скучно идём? Давайте песни орать! И Ильзе завопила во всю глотку:
"Я хочу вам рассказать, рассказать, рассказать,
Как три девицы шли гулять, шли гулять, вот!"
И вся компания подхватила:
"Шли они лесочком,
Лесочком тёмным, лесочком тёмным,
И повстречались со стрелочком,
Да со стрелочком молодым, молодым! .."
Они орали песню за песней, пока не охрипли, с этими песнями холм оказался не так высок, овраг не так глубок. И вот, наконец, под ногами запружинил уже успевший подсохнуть мох. Сгрузив корзины в центре заросшей пёстрым разнотравьем поляны, пошли носиться вперегонки, прыгать с деревьев, раскачиваться на сучьях, вопить словно дикари, – уж откуда снова голос прорезался? Наконец так устали, что повалились на землю рядом с корзинами. Тут и пригодились пироги с бутербродами и баклаги с водой.
Когда после привала снова двинулись в путь, корзинки чуть не вдвое полегчали. Да и в баклажках воды поубавилось.
Наконец добрались и до дубовой рощи, что подковой разрослась по широкому и пологому горбу над осыпавшимся оврагом. Столетние великаны стояли каждый особняком и не подпускали к себе молодой поросли. Неохватные стволы были покрыты толстыми наплывами коры. Тяжёлые кроны опирались на могучие корявые ветви. Мощные корни выбирались из-под мха и травы грубыми узлами и снова уходили в самую глубь земли. Здесь сладко пахло земляникой и грибами, но,