– А когда ты его написал, свой роман? Почему я про это ничего не знал? – продолжал осыпать меня ревнивыми вопросами Серега.
– Так это ж было давно, уже и не вспомню когда. – Я словно перед ним оправдывался. – сразу его не напечатали, а теперь вдруг объявился новый издатель…
– Да-да, ты говорил. – пробормотал Серега, до которого, похоже, только-только дошло, какие удивительные метаморфозы произошли в моей унылой жизни, и обреченно добавил. – Значит, у тебя все-таки получилось… Да, вот так оно и бывает. Написал, забыл и вдруг…
– Да, все именно так. Написал, забыл и вдруг… – эхом подхватил я, а про то, что я еще к тому же и рукопись спалил, из скромности умолчал. На бедном Сереге и так лица не было.
– Ну да, ну да, – мой приятель совершенно померк, – наверное, ты это заслужил. Хотя бы тем, что не занимался этой подлой поденщиной. А мне теперь, чтобы написать хоть что-нибудь стоящее, еще долго придется литературные шлаки выводить… Эх, сколько ж их за все годы накопилось!..
Вот уж чего никогда не мог предположить, так это того, что мне придется когда-нибудь Серегу утешать. Все-таки на моем беспросветном фоне он всегда был в значительно более выигрышном положении. Собственно, и к неудачникам я его, если честно, с некоторым натягом относил. Так, скорее, за компанию.
– Перестань, Серега, ты же прекрасно знаешь, что все зависит только от тебя. Выберешь время – и не такое напишешь.
– Думаешь? – Серега обеими руками ухватился за мою соломинку.
– Уверен, – не моргнул я глазом.
Серега немного помолчал, а потом махнул рукой:
– Да ладно тебе, Сапрыкин. Оно, конечно, хотелось бы в живые классики попасть, а, с другой стороны, ведь все давно написано до нас. Лев Толстой, Достоевский, Чехов и прочие в свое время изрядно потрудились. А мы-то куда намылились? Со свиным рылом в калашный ряд.
Очередной резкий поворот в Серегином настроении меня снова озадачил, но скоро выяснилось, куда он клонит.
– И какой отсюда вывод? – торжественно провозгласил Серега. – А такой, что писать надо исключительно ради денег. Тем более что тот же Достоевский именно так и делал. Поэтому настоящий писатель ничем не должен гнушаться. И ты, Сапрыкин, не должен гнушаться описания любовных сцен! А то, что получается? У нашего читателя нет выбора: либо чтиво, либо что-нибудь интеллектуальное без сюжета. Мы, писатели, не даем людям катарсиса. А человек создан для катарсиса, как птица для полета! Так выпьем же за это!
Серега поднял свою рюмку, я, совершенно ошарашенный его красноречием, – тоже. Мы молча выпили и молча же закусили. Я все еще жевал, когда Серега поинтересовался у меня самым задушевным тоном:
– Так ты говоришь, у тебя с любовными сценами проблемы?
Я поперхнулся.
– Может, это потому, что у тебя давно практики не было?
Я закашлялся.
– Ну, я имею в виду такой, чтобы не просто так, а с чувствами.
– Ты