– Валяй!
Я до сих пор прибывал в замешательстве от опасного и в то же время интригующего окружения. К тому же слова маленькой прорицательницы, встреченной на ярмарке, неугомонным вихрем крутились в голове и не давали покоя, отчего рык получился задиристым и грозным.
– Ох, – опешил провожатый и замялся, явно приняв мою нечаянную грубость на свой счёт.
– Да ты не дрейфь, жила ходячая, – добродушно гикнул белобородый и легонько хлопнул собеседника по тощей спине. – Чего всполошился? Никогда не видел жаждущего знаний броктара? Варанта страсть как охоч до разных преданий. Вот и ревет почем зря. Так что ты вещай, не стесняйся.
– Тогда… Тогда начнем, – сбивчиво забормотал мальчонка, но, быстро оправившись, вернул себе прежний статный вид придворного слуги. – Итак, – продолжил он торжественным тоном, – как вам должно быть известно, летописцы Далратии веками бережно собирают и хранят знания о корнях человеческого рода. Ибо согласно прописной мудрости: «всякий разумный обязан помнить и чтить прошлое, дабы не повторять ошибок его». Люди же, будучи отверженными, изгнанными и брошенными детьми насильственного союза, теснее прочих рас связаны со сказанием о своем рождении и о том, кому они обязаны нынешним расцветом.
Не прерывая речи, юноша уверенно прошелся вдоль глухой стены кустарника, нащупал глазами еле заметный проём, и мы очутились внутри плетеного лабиринта. Шаг провожатого замедлился, а его голос вдруг зазвучал ещё более проницательно и густо:
– – – …В те далекие времена, когда запрет великомудрого Тила о сотворении потомства неизбежно превращался в не более чем пережиток смутной эпохи, мятежный, тёмный и яростный бог Балааг пленил Вестницу Дарею с одним лишь намерением: он, как и многие его собратья, страстно желал взрастить армию существ подобных себе.
Выбрав богиню перемен в матери будущему потомству против её воли, угнетатель на протяжении девяти долгих десятилетий овладевал пленницей силой в надежде зачать род, что впоследствии смог бы править всем Тилраданом. Но сломленный дух прекрасной Дареи не позволял произвести жизнь, что не имела бы изъянов. Каждый раз Балааг, сначала с восторгом, а после с горестным разочарованием, наблюдал за развитием отпрысков. Некоторые из них получались коротконогими и чересчур глупыми. Другие выходили слишком большими, безобразными и также не отличались здравомыслием. Третьих и вовсе сложно было назвать иначе как чудовищами.
Терпение темного демиурга истекало. И вот однажды на свет появились те, чьи тела не тронуло уродство, а формы в точности повторяли сложение самого Балаага. Однако в крови молодых разумных блуждал иной порок. К ярости и скорби воинственного бога, они не унаследовали ни способностей прорицания от матери, ни всепоглощающую тягу к разрушению