Пингвин испуганно вздрогнул, решив, что старуха бредит, но, когда она заговорила спокойнее, до него постепенно дошел смысл ее слов.
– Когда ты вошел, Тадеуш, я почувствовала себя прежней, я вновь стала юной – той, которую ты любишь. И такое со мной часто бывает. Иногда забываешься чуть не на четверть часа. Особенно на улице. Идешь и не знаешь, какая ты на самом деле. Кажется, люди смотрят на тебя, любуясь юной красотой. А потом, конечно, когда мальчишки заорут вслед… – Она закрыла лицо руками.
– Ну вот еще, нашла о чем горевать! – утешал ее Флюгбайль. – Дети, Лизель, жестокие существа и не ведают, что творят. Не держи на них зла, и когда они увидят, что им тебя не пронять…
– Думаешь, я злюсь на них?.. Я никогда никого не поминала лихом. Даже Господа Бога. А уж ему-то теперь попенять может каждый… Нет, не в этом дело… Но всякий раз, когда тебя заставляют очухаться… Правда, Тадеуш, пробудиться от этого сладкого сна пострашнее, чем сгореть заживо.
Пингвин вновь огляделся, задумчиво наморщив лоб. «Если бы внести в этот бедлам немного домашнего уюта, возможно, она бы…»
Старуха будто угадала его мысли.
– Ты небось удивляешься, почему я живу в таком хлеву и не слежу за собой. Видит Бог, я уже пыталась навести здесь хоть какой-то порядок. Но мне кажется, я сошла бы с ума, если б мне это удалось. Стоило мне только начать и хотя бы передвинуть кресло, как меня охватывал ужас: все уже будет не так, как прежде… Что-то похожее случается, наверно, и с другими людьми, но они этого не понимают, ведь им не грозит мрак кромешный после упоения таким светом, какой знала я. Ты сочтешь это невероятным, но поверь на слово, Тадеуш, я чувствую даже какую-то отраду от того, что все вокруг, да и я сама, – в коросте грязи и запущенности. – Она помолчала, упершись взглядом в пол, и вдруг запальчиво добавила: – А почему бы человеку не торчать по уши в грязи, когда душа заточена в разлагающийся труп?!. И тогда здесь, – чуть слышно сказала она, – в этой куче дерьма я, даст бог, смогу когда-нибудь забыть… – Теперь она уже говорила скорее сама с собой. – Если бы не этот Зрцадло. – Лейб-медик навострил уши, вспомнив, что пришел сюда, в сущности, ради актера. – Да, если бы не Зрцадло! Мне кажется, это он во всем виноват… Я его выставлю… Если только… если только хватит сил.
Господин императорский лейб-медик громко кашлянул, чтобы привлечь внимание старухи.
– Скажи, Лизель, что это за тип? – поинтересовался Пингвин и уже без обиняков спросил: – Ведь он у тебя живет?
Она потерла рукой лоб.
– Зрцадло? С чего это ты вспомнил о нем?
– Ну, так… После того, что случилось вчера в доме Эльзенвангера… мне любопытен этот человек. Просто как врачу.
Богемская Лиза постепенно приходила в себя, и вдруг ее глаза округлились от ужаса, и она ухватилась за руку своего гостя.
– Знаешь, иногда мне кажется, он – дьявол. Умоляю