– Доброго дня, Джеф, – девушка по-птичьи склонила голову к плечу. – Ещё не распродали всё?
– Графиня, какая честь! – улыбнулся он, поднимая глаза. – Нет, куда уж там! Ваша компания ещё первое выступление не отыграла, а ярмарка оживает к вечеру.
– Вы как всегда правы, – ухмыльнулась она. – Не могли бы Вы оставить актёрам немного сахарной ваты?
– Никаких проблем! – рассмеялся Джеф. – Эти ребятки за любимые лакомства порвать готовы, уж я-то знаю! Ступай, готовься к открытию.
Девушка кивнула, удаляясь в сторону аттракционов. По пути высокая незнакомка столкнулась с ней, быстро что-то пролепетав, но Хоуп не успел расслышать ни слова, так что посчитал, что та извинилась. Говард, следовавший за Графиней, предполагал, что артистка остановится где-нибудь ещё, болтая со знакомыми, но она проскользнула мимо собравшихся поодаль работников, уходя всё дальше. К концу поляны, у деревьев, расположились небольшие домики на колёсах, обвешенные флажками разных цветов. Видимо, здесь жили циркачи, которые не имели недвижимости в городе. А по количеству машин можно сказать, что эта была вся труппа. На земле у каждого входа валялись коврики с нелепыми фразами-приветствиями, а на дверях болтались таблички с именами артистов, показывая, кому каждая из комнат принадлежит. Цирк бродячим не был, так что хозяин мог позволить себе построить более привычное для обычных людей место жительства, но лишние траты никто совершать намерен не был. Да и сами актёры не особо возражали – был в подобном образе жизни особый шарм.
Только один дом на колёсах выбивался из яркого строя. Серый, ничем не украшенный, не разрисованный замысловатыми узорами он стоял поодаль от других, но заброшенным не являлся. У каждой монеты есть две стороны, и, как это обычно бывает, за весельем и сказкой стоит угрюмый и совершенно нежизнерадостный человек. Именно таким являлся владелец и по совместительству главный управляющий Цирка Уродов, который целыми днями сидел в своём импровизированным офисе. Никто не знал, чем он там занимался, но заходил в свой вагончик он рано утром, а вечером выходил из него ещё более недовольным, уезжая обратно в город. Ни на выступлениях, ни на репетициях он не присутствовал, но каким-то образом знал обо всём происходящем и о любых провинностях своих подчинённых. Вызова в его “темницу” боялся каждый. Мало кого он звал к себе лично, но те, кому выпадала такая честь, после беседы выглядели лишёнными жизненных сил. Однако один человек являлся туда как по расписанию.
Графиня застыла у покрывающейся ржавчиной двери, нервно сжимая в руках свою трость. Спина потеряла свой идеально ровный вид, а глаза неотрывно смотрели на вычищенные ботинки. Шумно втянув воздух, артистка тихо постучала о железную поверхность одними только костяшками пальцев.