Ильмень прошли, свернули на Шелонь. Молчала пленница. Отец сильно робел, он к ней не подходил, он даже не смотрел в ее сторону. Теперь он точно знал, что это Ингигерда, супруга дядина, дочь Олафа Свейского. Сперва за нее сватался конунг норвегов Олаф Толстый, и все были за то, чтобы эта свадьба скорей состоялась, даже ее отец уже склонялся к этому. Но тут к ним явился Ярослав – и сразу все переменилось! Чем он их, свеев, взял – посулами, дарами? Но что он мог тогда сулить и что, тем более, дарить, когда он бежал с Руси сам-перст, в чем был?! Но что было, то было: раздружились свеи и норвеги, женился Ярослав, вернулся в Новгород с заморской королевной…
А вот теперь она отцова пленница. Пристали к берегу и развели костры. Эймунд велел – и пленнице поставили шатер – его шатер, а сам он лег к костру. Лег и отец. Но его почти сразу окликнули:
– Князь! Тебя Ингигерда зовет!
Он сразу подскочил. Эймунд недобро усмехнулся и сказал:
– Будь осторожен, Вартилаф. Когда я уходил из Киева, она очень хотела, чтобы меня убили. Но я оказался удачлив. А теперь я желаю удачи тебе!
Отец ничего на эти слова не ответил. Но, надо честно признать, они тогда крепко его остудили. И вовремя! Потому что дальше было так: когда отец вошел в шатер, она сидела, запахнувшись в плащ, и даже не повернула к нему головы. Она только очень сердито сказала:
– Стой там! Не подходи ко мне!
Он стоял, а она продолжала сидеть. Немного помолчав, она спросила:
– Ты кто такой?
Отец назвал себя. Тогда она опять спросила:
– Где мой сын?
Отец сказал:
– Не знаю.
– Поклянись!
Отец поклялся.
– Уходи!
Отец ушел. Он тогда и вправду не знал, куда исчез Владимир Ярославич, ее двухлетний сын. И никто у них тогда этого не знал. Дым тогда был, горело все, да и сами они тогда очень спешили. Эймунд, когда узнал, о чем она спросила, только головой сокрушенно покачал и сказал:
– Вот если бы мы взяли их двоих, вот это была бы добыча! И щит…
Но и княгиня, он сказал, это тоже большая удача. И велел выставить на ночь двойную охрану. А утром они только поднялись – и сразу двинулись дальше. Шли быстро как только могли, шли весь день, а вечером причалили и развели костры, поставили шатер – для Ингигерды. Ночь наступила – и опять отца окликнули. И опять он стоял, как раб, а она молчала, смотрела на него, о чем-то думала и хмурилась… Потом словно очнулась и спросила:
– Куда вы направляетесь?
– Не знаю.
– Лжешь!
Обидно ему стало – очень! Но он сдержался. Он даже усмехнулся и сказал:
– Да, я лгу. Ну и что?
Тогда она вдруг тоже усмехнулась и сказала:
– А ты, я вижу, смел. Мне такие нужны. Когда вернусь домой, возьму тебя к себе в охрану. Нет, что я говорю? – и она громко засмеялась. – Ты же трус! Ты бежишь