– Мне бы увидеть хоть одним глазком наш старый дом, – грустно сказала Манила, – мама вставала рано утром кормить кур, отец уходил в поле на сенокос, а я убегала на берег реки. Я помню, как по воде стелился густой молочно-белый туман, едва слышно шелестели камыши и тихо плескались караси, пытаясь поймать плавунов.
– Красиво.
– Да. Я была там счастлива, а потом проснулась моя магия, и все изменилось. Соседский мальчишка увидел, как я кружу в воздухе осенние листья, и все рассказал взрослым. Темные стражи пришли за мной на следующий же день, – девушка поморщилась от горьких воспоминаний, – на этом сказка закончилась, и началась жизнь в долине.
– Ты хоть что-то сохранила в памяти, а у меня и этого нет. Я в городском приюте росла, – Ким равнодушно пожала плечами, – а там ни камышей, ни тумана над рекой. Никакой разницы с монастырем Россы нет. Разве что на зиму не укладывают спать.
Изгнанные всегда с тоской вспоминали тот лень, когда проклятая магия проснулась, и за ними пришла Темная Стража, чтобы отправить в изгнание. Тосковали все. Кроме Ким. Она не жалела о своем прошлом. Да и о чем жалеть, если жизнь в приюте каждый день напоминала войну? Кто старше и сильнее, тот и прав, а сильной у нее быть не получалось. Слишком маленькая, слишком худенькая и бледная, чтобы отстоять свое место.
…День, когда магия пришла, навсегда отпечатался в ее памяти.
На улице бушевала гроза, дождь лил как из ведра, захлестывая под старую крышу, и гремело так, что стены тряслись. Сквозь нескончаемые раскаты с улицы донеслись голоса и смех мальчишек, а потом раздался дикий визг, переходящий в жалобное скуление. Она подскочила к окну, пытаясь рассмотреть сквозь мутную пелену, что происходит во дворе.
Большом Сэм и его прихвостни, насквозь сырые, но отвратительно счастливые и довольные, мучали старого приблудного сна. Он уже не мог встать на перебитых лапах и нелепо барахтался в грязи по-собачьи рыдая, а потом сжался в комок и затих. Сэм еще раз пнул его по выступающим ребрам, затем схватил за хвост и потащил к мусорной куче.
Тогда Ким не выдержала. Выскочила из своей комнаты и со всех ног побежала на улицу. В груди пекло, перед глазами стояла пелена слез, и она думала лишь о том, что ей надо добраться до умирающего пса.
Она нашла его на куче, наполовину заваленного мусором и отходами. Он был еще жив, из глаз катились крупные слезы, смешиваясь с дождем и теряясь в жесткой шерсти.
Увидев девочку, он едва слышно зарычал.
– Тише, тише, Дружок.
Он узнал ее, слабо вильнул перебитым хвостом и тут же заскулил от боли.
– Потерпи, маленький, потерпи, – она забралась на кучу и опустилась рядом с ним на колени. Руки дрожали, когда прикоснулась к шишковатой, неровной голове. Было очень больно. За него. Эта боль требовала выхода, давила, душила, выворачивала наизнанку, звала за собой.
И тогда случилось это.
Ким закрыла глаза и, не понимая, что делает, позволила этой