«…снегу по колено. Эсэсманы, окружившие деревню, неторопливо сгоняют женщин и детей к сельсовету. Прикладами загоняют в сельсовет. Дюжий вояка заколачивает двери крест-накрест, двое поливают углы здания бензином, поджигают. Громкая команда, и солдаты отправились по домам на поиски спрятавшихся. По всей деревне там и тут гремят выстрелы.
Из ближайшей к сельсовету избы с плачем выползли двое детишек, девочка и мальчик. Наверное, брат и сестра. Мать, по-видимому, приказала им сидеть тихо, не высовываться.
Дети подбежали к горящему строению, заплакали навзрыд. Стоявший рядом шарфюрер брезгливо взял девочку за пальтецо и швырнул в пламя, затем так же поступил с укутанным в рваный женский платок братом.
– Вы испытали потрясение, Густав?
– Меня вырвало, господин медиум. Эсэсманы смеялись, а шарфюрер подбодрил – еще парочку таких акций, Густав – и ты научишься обращаться с унтерменшами. Вот этого я испугался более всего. Я ведь так хотел вступить в СС…»
«Молчите!!! Отвечайте мысленно, я пойму. Вы хотели записаться в СС? Зачем?!!»
– Да, господин Мессинг! Я…
«Мысленно!!! Мыс-лен-но! Я пойму. Как вы оказались в той деревне?»
«Меня прикрепили к взводу СС для связи со штабом пехотной дивизии, чтобы в случае нападения партизан вызвать подкрепление. (Правда), к тому моменту, моих желаний послужить рейху значительно поубавилось. «Потому (что я) русский, господин провидец. Моя мать – русская и я люблю ее, но перспектива (стать полезным) рейху – этому огромному, под самые небеса одетому в белый мрамор, сияющему исполину, где торжествует правда крови и сила почвы, – уже не вдохновляла меня. Мрамор потускнел, белокурый витязь сгорбился и стал более похож на чудовищного людоеда, пожиравшего всех, кто попадет ему под руку. В том числе и немцев, господин медиум».
Крайзе не имел привычки курить, поэтому мне было труднее опознать его мысли, но через помехи, обертоны переживаний, мелькание зрительных образов мне открылась таинственная даль, нависшая синева небес и нагоняющее ужас, покосившееся на бок уродливое, залитое кровью существо. Крайзе мысленно обозвал его «людоедом», я бы назвал «измом». Некоторое время у меня были сомнения, сообщать ли этому, в сущности, простоватому парню, что он сирота. Этот факт Трущев посоветовал использовать в качестве ключика.
Но зачем Мессингу ключик? Самое время открыть правду, которой поделилось со мной НКВД.
– Ваша мать умерла, Густав.
Он недоверчиво посмотрел на меня.
– Она не пережила смерти отца. Оба скончались прошлым летом, получив извещение, что вы пропали без вести. У вас есть еще родственники?
– Да, тетя в Берлине, двоюродные братья. Я всегда хорошо относился к тете Марте, хотя она всегда была красная.
«Красные вам не по душе?»
Он рассердился. Я напомнил.
«Тихо! Молчите и размышляйте! Я распознаю…»
«Мне плевать на красных, белых, зеленых, особенно на коричневых С того дня, когда я опорожнил желудок, мне больше не хотелось стать эсэсманом. Мне