Глава 17. Грабь награбленное
Тем временем Шпатель, Шнурок и Карим подъехали на своём гигантском механическом пауке системы "Арахна-214" к лагерю под названием "Лесной Кимрон".
Как говорит название, сам он затерялся в усть-загорьевских лесах. Представлял он чудо, похожее на место съёмок одной презренной телепередачи с ТНТ: два крепко сколоченных больших деревянных дома – можно даже сказать, боярские хоромы; два туалета типа "сортир", большой, задорно горевший костёр, уставленный скамьями вокруг и будка, совмещавшая в себе сторожку и подстанцию, в которой стоял генератор. Единственным отличием было обилие телеэкранов и проекторов, и отовсюду своим сверлящим взглядом, пронзающим душу, с них смотрел аккуратный мужчина средних лет в рубашке с галстуком, говорящий сладкие речи. Это был пастор Мистер Наживка, которому поклонялись местные жители – мультяшки расы дорби, которых, на первый – но только первый взгляд, можно посчитать самыми культурными и интеллигентными анимационными кадаврами.
Курево, насвай и пьянство у них были под строжайшим запретом – разве что иногда, на день рождения своего пастора, они пропускали каплю-другую сладкого вина, не мусорили где попало, держали свои жилища в чистоте; обжорство тоже не входило в их основные черты; крайне редко позволяли себе ложь; были верны своим принципам и буянили лишь тогда, когда это было угодно их владыке; совершенно не понимали, что такое русская и не только матершина, в то время как все остальные ругались напропалую; и даже не позволяли себе распаляться похотью, в отличие от Шпатель с её двумя "мужьями" или Лаэрты, которая слишком сильно любила смотреть телевизор. Размножались они непорочно, то есть – делением: когда пастор Наживка начинал говорить о том, как должна выглядеть благочестивая семейная жизнь, иногда какой-нибудь дорбис начал ощущать зуд по всему телу, и очень скоро из дорби Йогуля вылезал дорби Отто. Впрочем, этот процесс выглядел настолько омерзительно со стороны, что даже Юрий Нестеренко поймёт, что людям дали далеко не самый стрёмный метод воспроизводства себе подобных: сначала круглый дорбис испытывал сильный зуд, потом его то скручивало, то тянуло во все стороны, то выворачивало наизнанку, а его глаза порой оказывались заткнуты ягодицами, давая возможность заглянуть в пустующее нутро, а потом из него рос говорящий сиамский близнец, который пел хвалебные песни мистеру Наживке таким тараторящим и писклявым голосом, что его хотелось прибить сковородкой, дабы этот во всех смыслах спиногрыз заткнулся. И только напевшись вдоволь – а это занимало у него дня четыре – он окончательно отделялся от своего "папаши" или "мамаши", наконец оставляя своего родителя в покое – залечивать свою необратимо поражённую психику. Стоит заметить, что чаще всего дорбис начинал испытывать зуд после того, как мистер Наживка говорил: "Не ковыряй в левой ноздре средним пальцем правой руки после полуночи, и будет тебе здравие на земле…".
Но фанатичное