Воля-неволя, пришлось идти в спальню детей.
Из зеркала на него смотрело чужое лицо. Седая борода, – а именно от нее Петруха не мог отвести свой тоскливый взгляд, – местами склеена смолой, и ….
А ножницы он так и не наточил, как ни просила Зинаида. Вот теперь, хочешь-не хочешь, пришлось на себе испытать ее мучения.
Он остервенело кромсал бороду, пока ее могли захватить ножницы, потом безопасной, – а оказалось, более чем опасной, – скоблил тупым лезвием непослушные волосы, морщился и лил слезы, но до работы управился-таки.
Плита еще не протопилась, и он, налив полную кружку молока, и посолив изрядный кусок ржаного хлеба, сел перед дверью на низкой скамейке.
Все еще веселые языки огня пригрели, – и Петруха начал отогреваться и душой и телом.
«Да, черт с ним, с позором-то. Переживу, как-нибудь и это».
Откуда-то вылезла кошка, налил молока и ей, но она поводила носом, и нырнула в погреб.
«Правильно. Лишку мышей развела. Зимой тут такого шухера наведут, что и тебя съедят».
Он снова успел задремать, и проснулся только, когда на шею бросились дети.
– Тут Алена встретилась. Сказала, что на работу не идешь.
Петруха повернулся к жене:
– Иду, почему не иду. Там без меня вся работа станет.
– Есть будешь?
– Не, я молока напился.
– Чего, молока-то. Смотри, исхудал-то как, – светишься весь. Сейчас картох быстро пожарю. Мне, все равно для ребят жарить.
Зинаида ничего не спросила про бороду, – не заметила что ли?
А может, и другие так?
И потому на работу Петруха пошел с легким сердцем. Но, подходя к конторе, услышал громкий смех, и свое имя, Петруха отпрянул назад.
– Рассказал-таки? – Начала возвращаться остуда, но, сколько можно будет скрываться? – и вышел к миру.
Федор, молча, глянул на него, и продолжил «наряд»:
– Семен, тебе окорку последнего венца делать.
– Это я вчера не закончил, мне и, – Начал было Петруха, но Федор остановил. – Это и Семен сделает, а за тобой – стропила, если сможешь.
– Нет, не справится. – Возразил Николай Холкин, и даже не улыбнулся. – Куда он теперь без бороды? Раньше-то как было? выдернул пару волосин – Трах-тибидах! – и готово. Видать, теперь заглохла наша стройка.
И никто ведь не спросил, почему это бороду решил сбрить?
Весь день Петруха думал: «Почему же Федька ничего не рассказал? Все ведь к тому шло».
А в обед вновь зашел разговор о гвоздях.
– Потерпите, мужики, пару дней, на базу привезти обещали. – Федька развел руки. – Не моя тут вина.
*
Каково же было изумление плотников, когда Петруха выложил на верстак знакомый уже ящик.
– А говорил, что не брал. Украл, получается? – Хмыкнул «Всему затычка», но Федор возразил:
– К коробке этой многие прикладывались,