Вечная …. Все это останется, но не будет его. Никогда.
Так вот почему так тяжело уходят из жизни старики, так цепляются за последние ниточки, еще поддерживающие их жизнь, и даже тогда, когда уже нет никакой надежды, и невероятные мучения разрывают их тела.
А ведь до сегодняшнего дня он был уверен, – да-да, уверен, – что мать где-то не так и далеко, и он когда-то развяжется с делами, и навестит.
И вот время пришло, только он так и не узнал дороги.
Он сошел с ума. Не мог же он думать, что мать, будто бы жива, – не ребенок же он, наконец. Он же бывал на кладбище, подкрашивал оградки и надгробия.
Петруха прикинул навскидку, найдется ли там место для него и Зинаиды. Конечно, найдется. Сам расчищал. Хотя и тесновато становится, – не торопясь, но неумолимо, деревня перебирается на постоянное место.
И снова мысль о смерти обошла стороной мысль о своей. Не смерти, а наоборот, – надо же, – Жизни.
– И это не случайно. Смерть – ее ведь нельзя переиграть, это непоправимо. Как же так? Жил человек. Колготился. И вдруг – точка.
Хорошо, если сразу. Как мать. Упала в борозду, руки по швам сложила, и… отошла. Зинаида подбежала, а ее уже нет. А если всю ночь?
Зинаида завтра прибежит. А дальше мысль застревает.
Петруха представляет, как он бессильно повисает на бороде, еще не умер, а они обрываются под тяжестью его не слишком и тяжелого тела.
Не набрал веса Петруха, так Шкворнем и остался. Пожалуй, волосы могут и не оборваться. А чего им обрываться, – с душой выросли.
Что там Зинаида подумает, увидев Петруху висящим на срубе? Не с этого надо начинать. Что она будет думать, увидев, что муж дома не ночевал.
Емельян Иванович свою дочь за Петруху не отдал. Ну, и прогадал, конечно. Как-то, слишком быстро прошмыгнула Ольга два своих замужества, и внуков не подарила, и уже не скрывала свои претензии на Петруху. А Зинаида это видела, и молчаливо боялась, когда-нибудь проиграть.
Ну, вот и заканчивается их соперничество. По красоте Зинаида, вне всякого сомненья проигрывает Ольге, но мать была права: «С лица не воду пить, а все остальное в Зинаиде – божий дар. Бери ее в жены. Потом мне в ноги кланяться будешь». Так и вышло.
«Что же ты наделал, дурашка?», – Виноват, – наделал, – и больше никогда не услышит этой ласковой укоризны.
«Хы! ХЫ! Хы! ХЫ!»
«Не терпится, что ли? До утра дождаться не можешь?».
Теперь-то уж что? Теперь уже все можно. Пугануть напоследок, но из горла вырвался только сип, и… нетрудно догадаться, что в огороде он – один, – как перст один.
«Это я снова прыгал?», – растерянно удивился Петруха, – удивился тому, что уже и тело перестает спрашивать