Ни разу за всю свою жизнь я не видел, чтобы небольшое войско могло победить более многочисленное, хотя в старых книгах об этом пишут. Но если вспомнить ерунду, что пишет обо мне и моих под вигах Нахли, мой летописец, то можно подумать, что я всегда побеж дал врагов, выходя против них даже не один на один, а один против пяти или десяти. Так врут эти древние книги и рукописи. Я уверен, что их летописцы так же безбожно сочиняли, уменьшая в отчётах своё и увеличивая число войск противника.
Это как молодой воин, впервые оказавшийся в битве, думает не о том, что должен делать, а о своей славе, о том, какой он сильный батыр и после сражения убитые им враги размножаются чудесным образом. Так два раненных им противника превращаются в трёх убитых. Эти три сравнимы с исчадием ада, они становятся великанами огромного роста и звериной свирепости. А на самом деле они такие же мальчишки, как и он, такие же слабые и хвастливые. Ему повезло остаться в живых, а у противника ранена рука или отсечено ухо.
Если хан хочет иметь сильное войско, людей в нём нужно хорошо кормить, всё время заставлять тренироваться с саблей и пикой, учить скакать на коне так, чтобы джигит не свалился под ноги строптивого скакуна. У воина в одной руке клинок, в другой – щит. А как управлять лошадью? Одними ногами, уздечка в это время намотана на луку седла, конь должен слушаться не поводьев, а движений коленей и ступней наездника. Иначе жеребец испугается и скинет незадачливого вояку себе под копыта, где того быстро затопчут испуганные кони.
Всадник должен видеть, куда направить коня, выбирать противника себе по плечу, а не кидаться очертя голову в самую гущу сражения. Надо следить, чтобы слева и справа были твои соратники, а не враги, иначе – плен и рабство. Чаще всего пленных убивают, но иногда можно и выкупиться. Не у всех есть деньги на выкуп, не всех воинов выкупает ханская казна, а только тех, кто ещё раньше проявил себя в сражениях. Вот поэтому победа в сражении куётся ещё до его начала, до того, как противники столкнулись.
Я устал вспоминать прошлое и говорить сам с собой. С утренней молитвы я сижу один и никому не разрешаю заходить в свой кабинет. Надо поесть, надо выпить горькое, отвратительное лекарство, надо стряхнуть с себя уныние. Надо прочитать последние донесения соглядатаев при дворе Абдулмумина, надо поговорить хоть с кем-нибудь, чтобы перестать слышать голос своей совести. Но лень даже хлопнуть в ладоши… Интересно, если я не хлопну