Прошло несколько минут; и рыцарь уже хотел постучать снова, но тут ставень открылся, и в зарешеченном окошечке появилось маленькое сморщенное личико в белом капюшоне. Выцветшие старческие глаза матери-привратницы равнодушно смотрели на двоих мужчин.
– Что вам угодно, дети мои? – прошелестела старуха.
– Матушка, мы бы хотели видеть Мари-Флоранс де Руссильон, – произнес дворянин в синем плаще.
– В нашей святой обители нет сестер с таким именем, – все тем же шепотом отвечала привратница.
– Мари-Флоранс, вероятно, приняла другое имя, когда постриглась в ваш монастырь.
– Мне об этом ничего не известно; только наша мать-аббатиса знает мирские имена послушниц и монахинь.
– В таком случае, матушка, попросите вашу настоятельницу прийти сюда, или пропустите нас к ней. Нам необходимо поговорить с нею!
– Поговорить? – старуха едва заметно усмехнулась, словно рыцарь сказал нечто необычайно смешное. – Мать-аббатиса не может с вами поговорить, дети мои. У неё сейчас «tempo silencio», время молчания.
– И сколько же оно продлится? – спросил рыцарь, и в его голосе послышалось еле сдерживаемое нетерпение.
– Кажется, месяц, дети мои. Приезжайте через тридцать дней и, возможно, мать-аббатиса и выйдет к вам сюда. Но вы к ней войти не сможете-наш строжайший устав запрещает мужчинам вход в обитель.
– Черт… извините, матушка… Но, даже если настоятельница не может говорить – слушать же она может? Сходите к ней, прошу вас, и передайте, что здесь находится муж Мари-Флоранс, и что он хочет видеть свою жену.
Лицо старухи исчезло из вида. Прошло не менее часа, и рыцарь уже изгрыз ручку своего хлыста, прежде чем в окошке опять появился тот же белый капюшон.
– Мать-аббатиса выслушала меня, дети мои. Она написала записку, хоть это и противоречит уставу, и показала мне жестом, что я должна прочитать её вам.
– Читайте же, Бога ради! – вскричал дворянин в синем плаще.
Старуха не спеша развернула листок и прочитала:
«Мари-Флоранс де Руссильон отныне – сестра божья Транкиллия. Она приняла обет вечного молчания и попросила замуровать себя, босую и в одной власянице, в келье, дабы наедине с собой, в тиши и темноте, найти вечное успокоение. Её столь строгое затворничество объясняется гибелью горячо любимого супруга, почившего шесть месяцев назад. Кто бы вы ни были, и с какими бы целями не явились в эту тишайшую из всех божьих обителей, – покиньте это место и не смейте насмехаться над горем злосчастной сестры Транкиллии».
– Насмехаться? – воскликнул рыцарь. – Матушка, это не насмешка! Я – супруг Мари-Флоранс, и я жив! Я могу это доказать! Разрешите мне только войти и поговорить с нею!
Привратница отрицательно покачала головой в белом капюшоне.
– Вы