– Маточным молочком? – удивился тот, что тоньше, видимо соединяя в уме значение этих двух слов.
– Моточным молочком! – неторопливо и с чувством поднял вверх указательный палец тот, что потолще, так что палец очутился у нее перед носом.
– Теперь ты понимаешь, дружище, как на земле все устроено: чем ты будешь молодежь кормить – то из нее и вырастет!
– Маточное молочко! Ммм! – худой обхватил виски рукой точно мыслитель в известном изваянии. – Кто бы мог подумать?!
– А ты знаешь, дружище, что для пчел самое страшное? – не унимался краснощекий толстяк.
– Пчеловод? – почти с уверенностью предположил собеседник.
– Ммм? – уже задумался тот, что потолще. – Пчеловод страшный только когда выпьет… Его пчелы боятся и поэтому жалят… А самое страшное для них – когда нет работы. Нет работы – нет пасеки. Без труда пчелы начинают роиться… и творят черт знает что! Пол семьи улетает, а та что остается уже меда на зиму может и не собрать… вот! и сдохнет от голода вместе с пчеловодом.
– Угу! – уже с трудом слушая, кивал худой.
– Вот тебе и «Угу», и «Ага», и «Ого»! – мясистый палец снова предстал перед ее носом, и ОНА даже уловила тонкий запах меда с нотками акации и эспарцета. – А ты им дай работу: нет нектара – поставь вощину; нет медоносов – перевези туда где есть; некуда мед носить – добавь рамок. А оставишь без дела – улетят за гору, к чертовой матери… к хорошему пчеловоду.
– Так к ней или к нему?
– Вот тебе бы все кривляться?! – сердито покачал головой тот, что потолще. – А вот ты спроси у этого мальчишки впереди: «Что ему нужно? Чего мальчишка хочет?» – и спрашивать не надо! – заключил толстяк. – Я и так знаю, чего мальчишка хочет: ты ему дай бланманже с мармеладом, и побольше, и ребенок тебя от всей души полюбит и скажет, что ты хороший… ровно до того момента, пока у него не выпадут от сладкого все зубы; только будет уже поздно. Вот что такое вседозволенность!
– Угу.
– Зато ты «буржуин», – пчеловод поместил указательный палец своему соседу к переносице, так что у того скосились глаза, – пока мальчишка не осознает, успеешь продать ему два вагона сладостей и набить свою мошну.
– Я… слесарь-водопроводчик, – возмущенно, насколько позволяло здоровье, ответил сосед, не имеющий совершенно никакого отношения ни к мальчику, ни к «буржуинам».
– И тебе, дружище, признайся, на его зубы на-пле-вать! – что совой об сосну, что сосной об сову!
– Да я слесарь-водопроводчик!
– И ведь будешь ходить вокруг нас кругами, обвешанный своим бланманже… причмокивать да нахваливать! – негодующий оратор махнул в сердцах рукой. – Вот оно новое время! Бесовское время!
Тот, что тоньше, с трудом приоткрыл глаза и беспомощно помотал головой из стороны в сторону, понимая уже всю бесперспективность себя обелить:
– Я… слесарь… водопроводчик.
– Так зачем мне его спрашивать, если я и так все знаю? Зачем?.. Мое дело – пресечь… мое дело – не дать тебе ребенка развратить… мое дело уберечь… и приучить кушать яблоки. Пчеловод достал из кармана яблоко, пролежавшее