Воспитание
За окном сонно проплывала ночь. ОНА стояла понурая, слушала жалобные стенания своего сердца, несуразный разговор двух пассажиров, и местами негромко постанывала.
Эти двое, сидевшие впереди, – мужчины лет сорока-сорока пяти, судя по запаху, специфической манере речи и другим не косвенным приметам, были изрядно пьяны. Один казался немного постарше, краснощекий и дородный; второй – моложе и тощий. Какое-то время они еще разговаривали – во всяком случае, делали попытки наладить хоть какой-нибудь диалог.
В салоне звучала музыка, несмотря на поздний час. Водителя клонило в сон, и ему было безразлично мнение остальных, ведь в своем автобусе шофер был «царь и бог». «Оказывается, слово «хамство» – присутствует не во всех языках, – припомнила ОНА, отложив мучительный круговорот тягостных раздумий. – Наш, к сожалению, не исключение!»
Но больше всего раздражала сама музыка. То, что раньше посчитали бы за откровенную пошлость – во времена вседозволенности стало нормой; и из всех радиоприемников полилась, словно из канализационной трубы, муть и пена.
– От песен… которыми нас кормят теперь… у меня обостряется гастрит? – произнес пассажир, тот, что был попышнее, делая в предложениях длительные перерывы, будто школьник, вспоминающий падежи и окончания.
– Я песен не ем… куриные ножки… иногда… – ответил более аскетично сложенный в такой же характерной манере.
Что они пили? – эти двое. Вместе ли или порознь? Равнозначно ли в пересчете на объемную долю этилового спирта или кто-то из них хватил больше?.. Эти факты канули в Лету так же, как и тайны постройки египетских пирамид, несмотря на явную диспропорцию в значении этих сведений для истории и потомков. Хотя, судя по дикции и качеству произносимых слов, а так же правильности расстановки букв в этих словах, – последний оказался более уязвимым действию вышеописанного вещества.
– Заграничные куры напичканы всякой дрянью! Не ешь! – продолжил полный мужчина.
– Угу! – вторил стройный мужчина.
– Вот тебе и «Угу»… и «Ага» и «Ого»! – возмущался толстяк. – А кто съел наших, родных кур?
– Кто, кто?.. Кто работает, тот и ест? – хорошо подумав, ответил тот, что суше.
– Это кто же столько работает? – развел вопросительно руками краснощекий.
Оппонент – тот, что тоньше – медленно, с покачиваниями, будто его голова держалась на подвижной пружине, повернулся к окну и увидел бескрайние поля пшеницы. Налитые колосья пылали желтым огнем, словно миллиарды свечей, и было трудно понять: они ли отражают лунный свет или луна, как в зеркале, отражает пшеничное поле.
– Это комбайнеры… работают… и едят, – ответил худой с осмысленным и задумчивым видом, глядя в поля.
– Скорее